Чюрлёнис Микалоюс Константинас. Микалоюс Константинас Чюрлёнис Цикл м чюрлениса анданте моря

] , был органистом . Мать (Адель Радманн) была немецкого происхождения, из семьи евангелистов, эмигрировавших из Регенсбурга в связи с гонениями со стороны католической церкви. В семье будущего художника звали «Константом» , в семье говорили на польском языке, Чюрлёнис на протяжении всей своей жизни писал дневники только по-польски, как и все свои литературные произведения, а также большинство писем .

Когда у него проявились способности к музыке, он был зачислен в музыкальную школу князя Михаила Огинского в Плунге ( -), который, несмотря на ряд конфликтов, всё же начал относиться к Чюрлёнису с большой симпатией. В этой школе и княжеском оркестре началась его профессиональная музыкальная карьера.

Князь предложил Чюрлёнису поступить в ( -) и обеспечил его стипендией. В , после защиты диплома, Чюрлёнис получил от князя в подарок пианино. Затем он написал симфоническую поэму «В лесу», которая стала первым литовским симфоническим произведением. Уехав в Лейпциг , он обучался там музыке в Лейпцигской консерватории ( -).

После смерти князя, Чюрлёнис, оставшийся без стипендии, вынужден был покинуть Лейпциг, а осенью 1902 г. уехать в Варшаву . Здесь он учился живописи в рисовальной школе Яна Каузика ( -) и художественном училище () у К. Стабровского в Варшаве . Работы Чюрлёниса получили одобрение, и ему... была предоставлена свобода в реализации своих замыслов.

Около 1904 г. он вступил в Варшаве в общество взаимопомощи и руководил хором. Впервые экспонировал свои работы в Варшаве в 1905 году . В его работы выставлялись на выставке учеников Варшавского художественного училища в Санкт-Петербурге .

Первый публичный и подчёркнуто положительный отзыв о его работе «Покой» появился в газете «Биржевые ведомости » (№ 9266 за 1906 г.). Успех Чюрлёниса был хорошо воспринят в среде его соотечественников, поскольку им импонировало, что по происхождению он - литовец , хотя не знающий литовского языка .

В Вильне Чюрлёнис познакомился с молодой начинающей писательницей, увлечённой идеей поднять уровень литовской национальной культуры, и женился на ней в 1909 году. Это была София Кимантайте-Чюрлёнене (1886-1958).

Осенью 1908 года в Петербурге при содействии М. В. Добужинского прошла выставка «Салон», для участия в которой ранее неизвестный автор был приглашён Сергеем Маковским . Так Чюрлёнис вошёл в круг художников, позднее создавших объединение «Мир искусства ». В январе и феврале следующего года на выставке этого объединения были выставлены 125 картин Чюрлёниса.

Приезд в Петербург тяжело отразился на его настроении как по причине неопределённости перспектив, так и вследствие того, что он столкнулся с равнодушием и непониманием своих намерений. Он испытывает глубокое разочарование от ежедневных встреч со своими единомышленниками, которые, не желая потерять контакт с массами, пытались создать национальную культуру на базе фольклора или же понятной всем живописи, воспроизводившей знакомые пейзажи. Подниматься на более высокий культурный уровень они не хотели, да и просто были не в состоянии. Помимо этого художник испытывал настоящую нужду, когда не хватало денег на краски, так что он временами должен был собирать на полу их остатки

Микалоюс Константинас Чюрленис

Не найти, пожалуй, в истории искусства такого чудодея, как Микалоюс Константинас Чюрленис.

Он был тихим, мечтательным человеком. С печальным взглядом больших, пронзительно синих глаз, словно впитавших в себя краски озер его родины - Литвы. Когда он садился за рояль, весь преображался. Откидывая со лба пряди непослушных волос, играл вдохновенно, с поразительной душевностью. Это был музыкальный волшебник.

Прожил Чюрленис недолго - неполных 36 лет. Его дни до краев были заполнены творчеством. Он работал, по собственному признанию, по двадцать пять (25!) часов в сутки. Времени, отмеренного природой, ему не хватало. И средств к жизни тоже. Приходилось бегать по урокам, которые были едва ли не единственным заработком музыканта. Его сочинения исполнялись редко, почти не издавались. А картины вызывали насмешки.

Слава пришла к Чюрленису спустя много лет после его смерти. Теперь Микалоюс Чюрленис по праву считается основателем литовской национальной музыки, ее классиком. Более трехсот пятидесяти сочинений оставил он. Самые известные - симфонические поэмы «Море», «В лесу», фортепианные прелюдии.

Его музыка мягка, лирична, красочна, сдержанно драматична. Она рождена литовскими народными напевами, родной природой - трепетная, как осенний воздух, медлительная и плавная, словно течение рек по равнинам Литвы, неброская, как холмы его родины, задумчивая, точно дымка литовских предутренних туманов.

М.К. Чюрлёнис “Дружба”

И главное - она живописна. Слушая ее, мы как будто наяву видим картины природы, нарисованные звуками. Так ярко передает музыка Чюрлениса зрительные впечатления.

Сочиняя музыку, Чюрленис сам видел эти картины «очами своей души». Они жили в его воображении настолько ярко, что композитору хотелось перенести их на полотно. И музыкант-профессионал, окончивший Варшавскую и Лейпцигскую консерватории, снова становится учеником. Он посещает живописную школу.

Литовский поэт Эдуардас Межелайтис как бы подслушал мысли Чюрлениса, решавшего круто изменить свою судьбу: «Кровеносные сосуды художника перенасыщены звуками, красками, ритмами, чувствами. Он должен разгрузиться. Должен освободиться. Иначе сердце не выдержит… Создать образ мира! Звуками? Звуками! Но звуки увлажняются и превращаются в краски. Звучит голубая музыка неба, зеленая музыка леса, янтарная музыка моря, серебряная музыка звезд… Да это же цветовая мелодия! Значит, с помощью одних толь­ко звуков не выразишь в совершенстве мира? Надо браться за краски, браться за живопись».

И Чюрленис становится живописцем.

Не обычным живописцем, а художником-музыкантом.

Не оставляя музыки, он пишет одну картину за другой - около трехсот живописных композиций. И каждая - это философская поэма в красках, симфония живописных ритмов, музыкальных видений.

«Мне они казались музыкой, прикрепленной красками и лаками к холсту, - говорила художница Анна Остроумова-Лебедева. - Их сила и гармония покоряли».

М. К. Чюрленис “В свободном полете”

Ромен Роллан буквально был потрясен музыкальной магией картин литовского кудесника. Французский писатель назвал его первооткрывателем в живописи, нашедшим новый «духовный континент», как Колумб - новые земли.

Чюрленис даже в названиях своих картин подчеркивал их родство с музыкой. Первое свое живописное сочинение он назвал «Музыка леса». Оно стало зрительной параллелью к его же симфонической поэме «В лесу». Тот же таинственный шепот сосен, звуки ветра, похожие на переборы арф. И композиция картины, расположение стволов деревьев с перечеркивающей их сверху веткой походят на очертания арфы. Это и впрямь Эолова арфа, звучащая от прикосновения воздушных струй. Мелодия, рожденная соснами, уносится в суровую даль балтийских вод, подсвеченных желтоватой полоской заката.

Ударит ветер по стозвонной меди,

И скорбно прозвучит за нотой нота,

Как будто «Лес» Чюрлениса с листа

В лесу играет вдохновенный кто-то.

Э. Межелайтис

Конечно, отождествлять картины Чюрлениса с музыкой было бы наивно. Прежде всего, это произведения изобразительного искусства. Но художник брал принцип сочинения, например фуги или сонаты, и находил соответствия ему в живописной композиции, в колорите, ритмах своих картин. Они необычны, фантастичны. Однако это не бездумное нагромождение линий и красок. В самых «нереальных» композициях Чюрлениса просматриваются реальные приметы родных для него литовских пейзажей.

Еще Уистлер утверждал, что в природе содержатся краски и элементы всех картин, как в клавиатуре рояля - все музыкальные произведения. И дело художника, его призвание - суметь выбрать и умело сгруппировать эти элементы, как музыкант из хаоса звуков создает мелодию.

Литовский мастер воспринял совет художника-романтика и по-своему претворил его в картинах. В его работах слышны отзвуки миров, которые тогда не мог увидеть человек своими глазами. И только в наш космический век мы с удивлением узнаем на его картинах реальные очертания Вселенной, какая предстала перед нами на фотографиях, полученных из космоса. А в начале столетия, вскоре после смерти художника, участники одной из полярных экспедиций обнаружили на Крайнем Севере пейзаж, будто скопированный литовским мастером, хотя он никогда не был в Арктике. Этот мыс на Земле Франца Иосифа был назвал именем Чюрлениса.

Оказывается, его картины столь же реальны, как правдивы народные сказки или дерзкий полет мечты - как предвидение будущих открытий. Так возникли его живописные сонаты - солнца, звезд, весны, лета. Изобразительное искусство в его творениях вступило в союз с музыкой.

«Нет рубежей между искусствами, - говорил Чюрленис. - Музыка объединяет в себе поэзию и живопись и имеет свою архитектуру. Живопись тоже может иметь такую же архитектуру, как музыка, и в красках выражать звуки».

Законы, присущие музыке, отчетливо просматриваются в знаменитых «Сонатах» Микалоюса Чюрлениса, в его живописной «Фуге».

Музыканты называют сонатой сложную инструментальную пьесу, в которой сталкиваются, борясь друг с другом, различные, часто противоположные темы, чтобы в финале прийти к победе основной мелодии. Соната делится на четыре (реже - на три) части. Первая - аллегро - самая напряженная, быстрая, наиболее активная. В ней конфликт разноречивых чувств с наибольшей полнотой раскрывает душевный мир человека. Эту борьбу трудно передать словами, только музыка способна сделать это.

Чюрленис решил призвать на помощь живопись. Она тоже бессловесна и порою «звучит», как музыка. Художник задумал создать живописные сонаты, построив их по законам музыкальной формы.

«Соната моря» - самая известная живописная сюита Чюрлениса.

Море властно влекло к себе музыканта и художника. Оно поражало его воображение своей мощью, праздничным изобилием красок. Жизнь волн сливалась для него с жизнью человека. Три картины составляют «Сонату моря» - Аллегро, Анданте и Финал.

М. К. Чюрленис Соната моря 1 ч.

Аллегро. Широко и размашисто, ровной ритмической грядой, одна за другой наступают на берег волны. Пронизанные солнцем, они искрятся мириадами прозрачных пузырьков, светящимися кусочками янтаря, радужными ракушками, камешками. Холмистый берег, повторяющий очертания волн, противостоит их напору. Белая тень чайки ложится на воду. Она подобна воздушному разведчику, направляющему битву волн с берегом. Нет, это не битва - скорее, спортивное состязание между двумя друзьями-соперниками. И настроение поэтому радостное, приподнятое. Будто сверкающие на солнце трубы играют бодрый, зажигательный марш.

М. К. Чюрленис Соната моря 2 ч.

В Анданте морская стихия утихомирилась. Глубоким сном заснули волны. Спит и подводное царство с затонувшими кораблями. Но бодрствуют светильники на горизонте, широкими лучами освещая небесный свод. От них, словно нити с жемчугом, уходят вниз два ряда светящихся пузырьков. Они ведут наш взгляд в морскую бездну с таинственно мигающими огоньками. И чья-то милосердная рука заботливо поднимает из глубины парусник, возвращая его к жизни. Спокойная, величавая мелодия в темпе анданте звучит с картины. Она настраивает на глубокие раздумья о смысле жизни, о неизбежной победе добра над силами зла.

И наконец, Финал. Стихия разыгралась вовсю. Море кипит, беснуется. Огромная волна с пенистыми пальцами, словно когтями чудища, готова поглотить, искромсать, уничтожить маленькие, как букашки, суденышки. Еще мгновение, и все исчезнет. Растворятся и буквы МКС, каким-то чудом появившиеся на волне, образованные клочками пены. МКС - это инициалы художника, его подпись под живописными работами - Микалоюс Константинас Чюрленис (буква «Ч» по-литовски пишется «С»)- Автор как бы говорит, что волею судеб он сам попал в этот грозный водоворот жизни, где ему суждено погибнуть… А может быть, и нет? Не сможет волна поглотить эти стойкие корабли, кажущиеся такими беспомощными перед разбушевавшейся стихией, не уничтожит и его имя… Его творения переживут века.

Окинем взглядом панораму его грандиозных построений, - говорит поэт Эдуардас Межелайтис. - Чюрленис - философ. Прежде всего, философ, изложивший свои оригинальные взгляды на Вселенную с помощью звуков, контуров, линий, красок, поэтических образов. Трудно определить, где тут кончается музыка и начинается живопись, где кончается живопись и начинается поэзия.

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА

Микалоюс Константинас Чюрленис родился в Варене в семье органиста Константинаса Чюрлениса и Аделе Марии Магдалены Радманайте–Чюрленене. Он был старшим среди девятирых детей семьи Чюрленисов.

1876 – 1877 г.

Семья проживала в Ратниче.

1878 г.

Cемья Чюрленисов переселилась в Друскининкай.

1885 г.

М.К. Чюрленис окончил народную школу в Друскининкай. Отец рано начал обучать сына игре на пианино и органе, на которых к тому времени Микалоюс довольно свободно музицировал. Близкий друг семьи доктор Юзеф Маркевич рекомендовал мальчика князю Миколу Огинскому, содержавшему оркестровую школу в своем имении в городе Плунге.

1889 – 1893 г.

М.К. Чюрленис жил в Плунге. В оркестровой школе князя М. Огинского учился игре на различных музыкальных инструментах, пел в хоре. В то время начал сочинять музыку, на досуге рисовал. С 1892 г. как флейтист оркестра находился не только на полном содержании, но и получал жалование. Концертировал с оркестром в Паланге, Риге, Ретаве.

1894 – 1899 г.

М.К. Чюрленис, материально поддерживаемый М. Огинским, учился в Варшавском музыкальном институте. Поступив в класс фортепиано, обучение он начал на низшем курсе проф. Т. Бжезицкого. В 1895 г. переведен на средний курс проф. А. Сыгетинского. Композиции учился у З. Носковского.

Лучший друг в институте – коллега Эугениуш Моравский. Константин часто наведывался в гости к другу, где познакомился с его сестрой Марией, полюбил ее.

К сожалению, дружбе Марии и Микалоюса не было суждено завершиться женитьбой. Отец Марии, заметив их чувства, поспешил отдать дочь против ее воли в мужья другому. В институте, наряду с композицией Чюрленис посещал хоровой класс, изучал теорию, историю музыки, гармонию, естественные науки, астрономию, философию, нумизматику, минералогию. Его любимые авторы: А. Мицкевич, Ю. Словацкий, Б. Прус, Ф. Достоевский, Ф. Ницше, Л. Толстой и др. В Варшаве Чюрленис создал каноны, фуги, прелюдии, циклы вариаций для фортепиано, струнного квартета. Институт закончил с дипломом по специальности композиции. Дипломной работой была Кантата для смешанного хора и симфонического оркестра «De Profundis».

Лето 1899 г.

Лето провел в Друскининкай. Учил младших братьев и сестер музыке, рисовал.

Осень 1899 г. – весна 1901 г.

М.К. Чюрленис жил в Варшаве. Чтобы содержать себя и брата Повиласа, который тоже поступил в Музыкальный институт, давал частные уроки. Отказался от предложения руководить хором и оркестром Люблинского музыкального общества.

1900 г.

М.К. Чюрленис создал Полонез для духового оркестра. В музыкальном сборнике «Меломан» (№ VIII) впервые издано его произведение – Ноктюрн фа-диез минор.

Октябрь 1900 г. – апрель 1901 г.

М.К. Чюрленис создал симфоническую поему «В лесу» и посвятил ее своему другу Э. Моравскому. C этим произведением участвовал в конкурсе, обьявленном графом И. Замойским, где был отмечен жюри специальной похвалой.

1901 – 1902 г.

В Лейпцигской консерватории М.К. Чюрленис изучал композицию в классе проф. К. Рейнеке, а контрапункт – у С. Ядассона. В качестве вольного слушателя посещал университетские лекции эстетики, истории и психологии. В Гевандхаузе и в Лейпцигском театре слушал любимые произведения Г.Ф. Генделя, П. Чайковского, Р.Вагнера, Ф. Листа. В библиотеке издательсства Ц.Ф. Петерса самостоятельно изучал принципы инструментовки Г. Берлиоза, Р. Штрауса. В этот период создал симфоническую увертюру «Кястутис», четырехчастный «Струнный квартет», каноны, фуги, среди которых «Sanctus» и «Kyrie» для смешанного хора. Во время каникул рисовал.

М.К. Чюрленис получил удостоверение учителя Лейпцигской консерватории.

Осень 1902 г. – начало 1904 г.

Жил в Варшаве, учился в частной школе живописи Я. Каузика. Давая частные уроки, обеспечил то троих, то двоих братьев, которые здесь же продолжали обучение.

Осенью 1903 года написал цикл из 7 картин «Симфония похорон». Начал работать над симфонической поэмой «Море». Дабы мог беспрепятственно заниматься изобразительным искусстом, не принял предложения Э. Млынарского преподовать в Варшавском музыкальном институте.

Весна – лето 1904 г.

Чюрленис поступил в Варшавскую художественную школу, которой руководил художник литовского происхождения Казимерас Стабраускас. В школе рисование преподовали К. Тихий и К. Кшижановский, скульптуру – К. Дуниковский, живопись – Ф. Рущиц. Во время обучения создал обложки для книг «Изба за деревней», «Осенью», «Мысль», «Башни», написал картины «Колокол», «Остров», «Храм».

В это же время руководил школьным хором.

С проектами витражей, циклом из 6 картин «Буря» и проектами обложек книг (всего 19 работ) участвовал в выставке школы.

Летом того же года участвовал в школой организованном пленере в Аркадии, неподалеку от местечка Лович (в Польше).

Осень – зима 1904 г.

Создал циклы вариации для фортепиано «Sefaa Esec» и «Besacas».

Весна 1905 г.

В школе была организована выставка работ Чюрлениса. На ней представлен цикл из 10 картин «Фантазии». Другие работы (всего 64), написанные в 1904 – 1905 г., упомянул в письме брату Повиласу в апреле 1905 г. Среди них цикл из 5 картин «Потоп», триптих «Rex», «Шелест леса», «Весть» и другие.

Июнь 1905 г.

М.К. Чюрленис участвовал в первой ежегодной выставке Варшавской художественной школы – экспонировал цикл «Буря» и др.

Лето 1905 г.

Отпуск провел с семьей Волманов в Анапе у Черного моря. Путешествовал по Кавказу, писал картины, фотографировал.

Осень 1905 г.

С братом Стасисом жил в Варшаве. Как и прежде, учился в Художественной школе, зарабатывал на жизнь частными уроками.

Начал руководить хором Варшавского общества взаимопомощи литовцев.

Зима 1905 г.

Чюрленис посещал дом творчества художников в Рибинишкяй (Латвия), учредителем которого была меценат искусства Э. Кярбядене. Рождество провел в Друскининкай.

Начало 1906 г.

Жил в Друскининкай, гармонизировал литовские народные песни. В письме брату Повиласу писал, что “все свои былые и будущие работы решил посвятить Литве”. В тот момент возникла идея создать литовскую оперу.

Май 1906 г.

М.К. Чюрленис участвовал в выставке работ студентов Варшавской художественной школы в Петербурге, представил циклы «Сотворение мира», «Сутки», «Буря», диптих «Rex» (не сохранился) и др. В печати критики искусства особое внимание уделили незаурядной живописи Чюрлениса.

Июнь 1906 г.

В газете «Вильняус жиниос» (№ 123) напечатана первая статья о Чюрленисе.

Лето – осень 1906 г.

Участвовал в школой организованном пленере в Истебне (Прикарпатье, находившееся во власти Австро-Венгрии). В этом же году провел лето в Крынице с семьей Волманов. Написал литературное эссе «Письма Девдурачку».

При поддержке Б. Волманене Чюрленис путешествовал по Европе – посетил Прагу, Дрезден, Нюрнберг, Мюнхен, Вену. Восхищался в музеях увиденными работами Ван Дейка, Рембрандта, Боклина. Сам в то время рисовал зскизы к циклу «Зодиак». Получил приглашение принять участие в Первой литовской художественной выставке.

Конец 1906 г. – начало 1907 г.

Чюрленис перестал посещать Художественную школую. Переслал свои картины в Вильнюс, на первую литовскую выставку художников и сам помогал ее организовать. На этой выставке экспонировал циклы «Сотворение мира», «Буря», триптих «Rex», восемь флуорофортов (всего 33 работы).

1907 г.

М.К. Чюрленис закончил инструментовку симфонической поэмы «Море» и начал новую симфоническую поэму «Сотворение мира».

С начала года до июня написал 50 картин.

Осенью переселился в Вильнюс, участвовал в учредительном собрании Литовского художественного общества, был избран в его управление. На генеральной репетиции пьесы Габриэлюса Ландсбергиса-Жямкальниса «Блинда» познакомился с писательницей Софией Кимантайте. В этом году написаны первые сонаты –«Солнца» и «Весны», триптихи «Райгардас», «Мой путь», «Путешествие королевича», «Лето», цикл из 8 картин «Зима», цикл «Зодияк», картина «Лес» и другие произведения живописи.

Зима – весна 1908 г.

Чюрленис жил в Вильнюсе, руководил хором «Вильняус канклес». На концертах выступал с хором и как пианист. При поддержке С. Кимантайте, П. Римшы и еще нескольких энтузиастов, устраивал Вторую литовскую художественную выставку в Вильнюсе и Каунасе, создал обложку для ее каталога и афишу. Сам на выставке экспонировал более 60-ти новых своих работ.

В это же время включился в издании «Вильтис» публикуемые дискуссии по созданию «Таутос румай» («Дворца народа»), агитировал собирать средства для его строительства, обещая отдать все свои произведения.

30 мая в Вильнюсе впервые была исполнена кантата М.К. Чюрлениса «De Profundis». Дирижировал автор.

Июнь 1908 г.

Находясь в Друскининкай, Чюрленис написал сонаты «Ужа» и «Летa», диптих «Прелюдия. Фуга».

Июль 1908 г.

С невестой Софией Кимантайте отдыхал в Паланге. Написал пятую сонату – сонату «Моря», диптих «Прелюдия и фуга», триптих «Фантазия». Вдвоем намеревались создать оперу «Юрате».

Август – сентябрь 1908 г.

Будущие супруги навещали дядю Софии, декана Винцаса Ярулайтиса в Плунге, ее родителей в Куляй и Каркленай, после вместе поехали в Друскининкай. Здесь Чюрленис написал шестую сонату – сонату «Звезд». В конце августа по совету вильнюсского художника Л. Антокольского ездил в Петербург, надеясь найти там постоянный источник заработка, участвовать на выставках. Однако первая поездка не была успешной.

Октябрь – декабрь 1908 г.

В середине октября Чюрленис, взяв с собой некоторые картины, второй раз отправился в Петербург, намереваясь там пожить. В Петербурге посетил Литовское общество, художника М. Добужинского, который представил его русским художникам и сразу был ими принят в Союз русских художников. Чюрленис вновь искал возможности давать частные уроки и в этом ему помогли в Петербурге жившие литовцы: Альфонсас Моравскис, Юозас Таллат – Кялпша, Юозас Зикарас, Стасис Битаутас.

В Литовском обществе раз в неделю устраивались вечера, встречи, на которых свои произведения играл и Чюрленис. В Петербурге ему пришла идея при Литовском художественном обществе учредить Музыкальную секцию, которая бы заботилась о литовских композиторах и музыкантах, организовывала конкурсы и концерты, основала библиотеку музыкальных произведении. Правление общества идею поддержало. М. К. Чюрленис не забыл и о хоре «Вильняус канклес», которому высылал гармонизированные народные песни.

В то время в Варшаве был издан сборник гармонизированных народных песен «Веверселис».

По Софией присланному либретто М.К. Чюрленис сочинял музыку к опере «Юрате», писал эскизы ее декораций и занавеса.

В конце декабря поехал к невесте.

В Шатейкяй, в небольшом городке неподалеку от Плунге, Микалоюс Константинас Чюрленис вступил в брак с Софией Кимантайте. После бракосочетания молодожены уехали в Петербург.

Январь – март 1909 г.

Картины Чюрлениса экспонировались в Петербурге на выставке «Салон», на первой весенней выставке Вильнюсского художественного общества. На шестой выставке Союза русских художников выставлены три работы, среди которых и в Петербурге написанный «Rex». Несколько работ посланы на тринадцатую выставку содружества любителей искусства «Штука», проходившую в Кракове.

Его фортепианные произведения исполнялись в Петербурге в концерте «Вечера современной музыки» 28 января 1909 г. (по новому календарю – 10 февраля). В феврале произведения М.К. Чюрлениса звучали в концерте, организованном выставкой «Салон», вместе с музыкой А. Скрябина, Н. Метнера, И. Стравинского, С. Рахманиного.

В конце марта Чюрленисы возвратились в Литву.

Апрель – июнь 1909 г.

Чюрленисы жили в Друскининкай. Оттуда выезжали в Вильнюс, где участвовали в организации третьей литовской художественной выставки. Чюрленис создал ее плакат и обложку для каталога. Сам художник на выставке экспонировал более 30 работ – сонаты «Ужа», «Моря», «Звезд», «Сказку о королях», триптих «Фантазия» и др. Его работы были представлены и на выставке Варшавской художественной школы, посвященной ее пятилетию. В июне вместе с Софией расписали занавес для сцены в зале общества «Рута». Как пианист выступал в концертах общества.

Июнь – октябрь 1909 г.

Вместе с Софией жили в Плунге. летом написал около 20 картин: «Жертвенник», «Ангелочкий (Рай)», «Литовские кладбища», сделал множество эскизов в альбомах, виньетки к народным песням. Вместе с супругой работал над созданием книги «В Литве» –писал критические статьи. Чюрленис создал ее обложку и несколько инициалов (последние не были использованы).

На общем собрании Литовского научного общества Чюрленис был избран в состав комитета по песням и сбору их нот.

Ноябрь – декабрь 1909 г.

Чюрленис взяв с собой картины, написанные несколько ранее, опять уехал в Петербург. Здесь ему было предложено руководить хором Петербургского литовского общества. Вместе с К. Бугой, А. Волдемаром, Ч. Саснаускасом, Ю. Таллат-Кялпшой работали над литовским словарем музыкальной терминологии «Терминология нашей музыки».

В конце декабря напряженная творческая работа и постоянный недостаток сломили здоровье Чюрлениса. Невропотолог и психиатр В. Бехтерев констатировал большое переутомление.

Январь 1910 г.

По совету профессора София с заболевшим супругом вернулась в Друскининкай.

На седьмой выставке Союза русских художников в Москве экспонировались работы Чюрлениса: «Арка Ноя», «Ангелочки (Рай)», «Баллада (Черное солнце)».

Конец февраля – март 1910 г.

Чюрленис был помещен в санатории «Червонный двор» в Пустельнике, недалеко от Варшавы. Его работы экспонировались на седьмой выставке Союза русских художников в Петербурге. Девять картин – на четвертой литовской художественной выставке в Вильнюсе.

Апрель – май 1910 г.

Двадцать восемь работ художника представлены на Литовской художественной выставке в Риге, несколько работ – на выставке Союза русских художников в Киеве.

30 мая 1910 г. (по новому календарю – 12 июня)

Родилась дочь Дануте.

Лето 1910 г.

Семь картин М.К. Чюрлениса экспонировались в Париже на выставке Союза русских художников. В Вильнюсе издана книга С. Чюрленене «В Литве».

Здоровье художника улучшилось, ему разрешили немного рисовать, играть на фортепиано.

Осень 1910 г.

С опозданием получил приглашение участвовать в выставке «Нового объединения художников» в Мюнхене. М.К. Чюрленис избран членом Петербургского общества «Мир искусствa».

Чюрленис выслал открытку жене, в которой, приветствуя ее, надеялся на скорую встречу.

Январь – март 1911 г.

Картины Чюрлениса экспонировались на выставках общества «Мир искусства» в Петербурге и Москве, четыре работы – в художественной выставке в Минске. На пятой литовской художественной выставке экспонировалось двадцать восемь работ художника.

Здоровье все улучшалось, но в конце марта во время прогулки Чюрленис простудился и заболел восполением легких.

М.К. Чюрленис умер в санатории «Червонный двор», в Пустельнике. Похоронен в Вильнюсе на кладбище Расу.

Н и й о л е А д о м а в и ч е н е

Чюрлёнис Микалоюс Константинас

Художник, композитор

Я полечу в далекие миры, в край вечной красоты, солнца и фантазии, в заколдованную страну…
М.К.Чюрленис

Отец художника был сыном крестьянина из южной части Литвы - Дзукии. В юности Константин Чюрленис, выучившись писать по-польски и по-русски, также научился у деревенского органиста основам искусства игры на органе. Мать будущего художника Адель была из немецкой семьи евангелистов, покинувших Германию из-за религиозных преследований. Девушка заботилась о себе сама, так как её семья рано осталась без отца и жила бедно. Адель работала в услужении в графской семье, и благодаря этому имела возможность учиться и читать. Она хорошо владела немецким, польским, литовским языками, была остроумна и жизнерадостна. Адель знала множество песен, любила петь и была хорошей рассказчицей.

Константин и Адель венчались в 1873 году и тогда же поселились в Варене - городке на юге Литвы. В этом городке 22 сентября 1875 года у них родился сын. Родители назвали его двойным именем Микалоюс-Константинас.

Двойное имя - по-русски Николай Константин - дано было при крещении, поэтому русский вариант имени художника был - Николай Константинович Чурлянис, и только позже утвердилось общепринятое литовское Микалоюс Константинас Чюрленис. Монограмма из букв М-К-Ч приобрела у художника символический характер, он включил ее в композиции целого ряда своих работ, и она стала графическим, легко узнаваемым знаком всего, что связано с Чюрленисом. Ядвига, сестра Чюрлениса, писала, что о первом имени Микалоюс в семье никогда не упоминалось, оно как будто было забыто, и дома брата все звали Константом. Литовские окончания появились позже.

Три года спустя после рождения сына семья перебралась в Друскининкай. Отец служил в костеле, мать вела хозяйство и растит детей - у Константа было восемь младших братьев и сестер.

Первые уроки музыки Чюрленис получал от отца, и к семи годам мальчик знал нотную грамоту, свободно играл с листа.

В десять лет "Николай-Константин Константинович Чурлянис, из крестьян... успешно окончил курс в Друскининкайском народном училище", и родителям впервые пришлось всерьез задуматься о будущем старшего сына. Детей уже к этому времени было четверо, семья вела более чем скромное существование. Продолжить учение десятилетний сын мог лишь в губернском городе Гродно, в гимназии, но содержать его там, вдали от дома, родители не могли. И еще три года Констант провел в Друскининкае, ничем особенно не занимаясь, кроме музыки.

В эти годы маленькая деревушка Друскининкай стала модным курортом, известным своими минеральными водами. В доме органиста все чаще собирались приезжие любители музыки. Они с интересом слушали игру маленького "вундеркинда". Один из них, друг семьи, врач Ю.Маркевич принял участие в судьбе мальчика. Маркевич рекомендовал Чюрлениса-младшего своему знакомому страстному меломану князю М.Огинскому. Поместье Огинского находилось в Плунге. Там же была и оркестровая школа, которую он содержал на свои средства. В нее и попал после окончания начальной школы тринадцатилетний Чюрленис. Здесь он учился играть на флейте и сделал свои первые, робкие опыты в сочинении музыки. Князь Огинский, считавший себя меценатом, был столь доволен прилежанием Чюрлениса, что даже взял на себя оплату его дальнейшей учебы.

В 1893 году Чюрленис отправился в Варшаву, где с начала 1894 года был зачислен в студенты фортепианного класса Музыкального института (позже - Варшавская консерватория). С этого времени он на двенадцать лет остался тесно связан с Варшавой и все эти годы, испытывал воздействие артистической атмосферы столицы входившей тогда в Российскую империю Польши.

Первую ступень обучения он проходил у профессора Т.Бжезицкого, вторую у А.Сыгетинского - не только известного музыканта, но и литератора. В репертуаре студента были произведения Баха, Гайдна и Моцарта, Бетховена и Шопена. В первые годы обучения, приступив к изучению контрапункта под руководством З.Носковского, Чюрленис начал сочинять сам. Первыми его произведениями были небольшие пьесы для фортепиано. Их он исполнял в узком кругу - в Варшаве, в семье доктора Марковича, с детьми которого он продолжал дружить в Друскининкае, летом, когда он, как всегда, приезжал на каникулы домой. Эти первые пьесы относились к 1896 году. Можно считать, что композитор Чюрленис известен именно с этого времени, то есть с той поры, когда ему было двадцать лет.

Спустя год Чюрленис поменял специальность, и он стал учиться композиции. Он много писал - кантату для хора и оркестра, фуги, маленькие пьесы для рояля. Некоторые сочинения имели успех - прелюд, ноктюрн и мазурка были напечатаны в варшавском музыкальном альманахе "Меломан". В студенческие годы Чюрленис увлекся историей и естественными науками, в литературе ему близки Достоевский, Гюго, Гофман, По и Ибсен. Романтическая мечта о лучшем, справедливом мире сочетается у него с интересом к современной классической философии.

В 1899 году Чюрленис с отличием окончил институт, и ему предложили должность директора только что основанной музыкальной школы в Люблине. Он отказался - потому, что не мог быть музыкальным руководителем, и потому, что устроенность и внутренний душевный покой не были свойственны ему. Он горел жаждой творчества. Чюрленис задумал первое большое сочинение - симфоническую поэму "В лесу". С этого произведения началась история литовской профессиональной музыки. По своему жанру это была пейзажная картина, лирической темой которой являлась жизнь природы, однако не природы вообще, а природы литовской. Эта поэма остается в числе лучших достижений литовской музыки.

Чюрленис считал необходимым для себя продолжать учебу. Осенью 1901 года он уехал в Германию, где стал студентом Лейпцигской консерватории. Дирекция Консерватории учла пожелания Чюрлениса, и он стал заниматься у Карла Рейнеке и Соломона Ядассона. Письма, которые он писал в течение последних месяцев 1901 года, создавали довольно живую и яркую картину академической жизни Чюрлениса в Лейпциге, характеризовали его самого и фиксировали новую "лейт-тему" его устремлений: смущаясь и подшучивая над собой, он не раз упоминал о занятиях живописью: "Пишу коротко, мало времени, да и у тебя не хочу отнимать. У меня все по-старому, только появилось много работы. У меня трое коллег: американец, англичанин, чех. С двумя первыми разговариваю по-английски и по-французски, а с третьим - по-чешски. Сам понимаешь, что сговориться почти не можем. Может, из-за этого мы и симпатизируем друг другу. Время бежит: работаю, играю, пою, читаю, и мне почти хорошо... Купил краски и холст. Наверно, ты скажешь, что холст мог бы пригодиться на что-нибудь другое. Мой дорогой, я тоже чувствую угрызения совести из-за этих истраченных марок, но должен же я иметь на праздники какое-то развлечение".

Осенью 1902 года, получив диплом, Чюрленис вернулся в Варшаву. В Варшаве, отказавшись от места в Консерватории, он жил на доходы от частных уроков и сочиняел фуги, фугетты и каноны. Но вскоре, в силу действия внутренних причин и творческих склонностей, проявлявшихся в нем с ранней юности, но до поры до времени дремавших, у Чюрлениса произошел переход к живописи.

Чюрленис был равно талантлив в музыке, живописи и словесном творчестве. И он ощущал потребность выражать себя по крайней мере в двух из этих творческих областей - в разное время с разной интенсивностью - в музыке и в живописи. Оставленное им небольшое по объему словесное наследие - лирические записи в дневнике, написанная в "квазисонатной форме" стихотворная поэма "Осень", несколько эссе и переписка - доказывает, что он мог бы стать литератором, подобно тому как стал музыкантом и художником.

Чюрленис усердно заполнял свои альбомы и рисовальные листы набросками, эскизами, этюдами с натуры, кропотливо трудился над скучными гипсовыми масками. Вдвоем со своим ближайшим другом и профессиональным музыкантом Эугениушем Моравским они посещают частные рисовальные классы. Лето в Друскининкае было посвящено занятию, которое целиком поглотило его: природа, фигуры людей, лица своих домашних - все это он фиксировал, поначалу не пытаясь найти какой-то особый стиль.

Осенью 1903 года он написал маслом картину "Музыка леса". Тема и название ее звучали напоминанием о симфонической поэме "В лесу", сочиненной им раньше. Картина была проста, образы ее рождены простейшими литературно-поэтическими сравнениями: шум в лесу - это музыка; прямые стволы сосен - струны; ветер, летящий мимо деревьев, - это тот музыкант, который и трогает, колеблет звучащие струны. Пейзаж здесь - лишь символическая форма.

Символизм, еще в 1880-е и 1890-е годы утвердившийся в поэзии и живописи Парижа, распространялся по Европе. Порожденный близким ощущением конца старого общества, символизм видел причину этого в рационалистичности и материализме XIX века. Вдохновленное известным афоризмом Шопенгауэра - "существует столько различных миров, сколько есть мыслителей", это субъективистское течение искало высшую реальность в жизни идей. Вслед за Верленом, Малларме, Гюсисмансом, вслед за Гюставом Моро и Одилоном Редоном, художники пытались уловить нюансы сокровенных чувств и запечатлеть свои грезы, интуитивные вспышки фантазии и воспоминания. Речь шла о поисках новой красоты, непостижимой "красоты таинственного".

Ранние работы Чюрлениса - пастели. Свои первые, не очень уверенные шаги в графике и живописи Чюрленис делал по дорогам, проложенным мастерами польского и немецкого символизма. Но проявлялись особенности, позднее сделавшие Чюрлениса подлинным сыном своего времени, мастером самобытным и оригинальным.

Во многих трудах начала века утверждался принцип взаимодействия и взаимопроникновения искусств; стала характерной тенденция к расширению традиционно замкнутых границ видов и жанров. Считалось, что музыка наиболее полно и широко отражает духовную жизнь и гармонию мира. Чюрленису как профессионалу-музыканту, только еще приступающему к живописи, чтобы высказаться недостаточно одной картины. Он строил замысел "Похоронной симфонии" по законам временных искусств как части музыкального сочинения.

В 1904 году в Варшаве открылась Школа изящных искусств - высшее учебное заведение, устроенное художником Казимиром Стабровским по типу Петербургской академии художеств. И Чюрленис пошел учиться в новое учебное заведение. Преподавание в школе резко отличалось от принятых академических традиций обучения изящным искусствам. Гипсов не было, учащимся предлагалось заниматься не столько детализацией изображения, сколько передачей настроения, характера, движения живой натуры. Каждый из студентов работал не только в графике и живописи, но и в скульптуре, пробовал себя в керамике, витраже, декорациях, оформлении книги. За исключением керамики, у Чюрлениса можно найти примеры его работ всех этих видов. Сохранилось несколько эскизов витражных композиций, выполненных Чюрленисом. Он занимался и гравюрой на стекле.

Первые листы Чюрлениса были незатейливы: это маленькие деревенские пейзажи со свинцово-серым небом, избушками, заснеженными холмами и темными стволами деревьев. Они сделаны по рисункам с натуры. Позже в натурные мотивы все сильнее вторгалось воображение художника. Облака приобретали сложные антропоморфные очертания, сталкивались в напряженной борьбе ("Роща"), несутся в стремительном полете ("Контрфорс") или толпой молящихся вздымаются от земли к небу, ритмически повторяя формы сгрудившихся у деревенской колокольни деревьев ("Колокольня"). От объективной спокойной фиксации пейзажа к драматизации природы лежал путь Чюрлениса.

Летом 1905 года академия выезжала на природу в живописную местность под Люблином. Тем же летом в Варшаве устраивается выставка работ учащихся академии. Картины Чюрлениса привлекали наибольшее внимание публики, и несколько его работ отобрали покупатели, которые должны были их оплатить и забрать после закрытия выставки. В одном из тогдашних писем к брату он пишет такие полные оптимизма строки: "К живописи у меня еще большая тяга, чем прежде, я должен стать художником. Одновременно я буду продолжать заниматься музыкой и займусь еще другими делами. Хватило бы только здоровья, а я бы все шел и шел вперед!".

То же лето 1905 года связано с путешествием художника на Кавказ и в Крым, благодаря Брониславе Вольман, с семьей которой Чюрленис был знаком уже больше года. Вместе с ее сыном Брониславом он занимался в художественной академии, а младшей дочери Галине давал уроки музыки. Дружественными отношениями с этой семьей отмечены последние шесть лет жизни художника, и Бронислава Вольман, которая была в числе немногих любителей живописи, искренне поверивших в необычный талант Чюрлениса, не раз в трудную минуту приходила ему на помощь. Вольман приобретала его картины, что не только выручало нуждавшегося художника и вселяло в него уверенность, но также в будущем спасло многие работы Чюрлениса от гибели.

Теплыми отношениями навеяна тема одной из самых романтических и возвышенных по духу работ Чюрлениса "Дружба" в 1906 году, которую он подарил Брониславе Вольман. Ей же посвящен целый ряд его музыкальных сочинений, включая и самое значительное из написанного композитором - симфоническую поэму "Море". Многие из его фортепианных миниатюр связаны с юной Галиной.

Поездка принесла Чюрленису немало новых впечатлений и дала толчок его художественному сознанию. Он писал: "Я рисовал или по целым часам сидел у моря, в особенности на закате я всегда приходил к нему, и было мне всегда хорошо, и с каждым разом становилось все лучше...".

В основе работ художника 1905-1906 годов лежало размышление о стремлении людей к счастью. О жажде истины, справедливости, братства. И о жестокости действительности, в которой сгорают искры надежд.

"Она летит в поднебесье, высоко над миром, увенчанная диковинным убором из золотых перьев. Ее веки прикрыты. Обеими руками - бережно и нежно - она несет перед собой мягко сияющий шар. Лучезарный свет торжествует, побеждая холодную пустоту..." - Чюрленис назвал эту аллегорию многозначительно "Дружба".

Непроглядно темно, пусто вокруг строго неприступного человека, держащего свечу. Привлеченные пламенем слетаются мотыльки. Сзывающий их огонь обманчив. Опаляя крылья, они беспомощно гибнут. Но все же летят и летят. Человек стоит уверенно, сурово, и в его протянутой руке - свеча с неистребимым огнем истины и надежды...

Мечтой художника о мировой гармонии и красоте были рождены циклы картин "Сотворение мира" и "Знаки Зодиака".

Мерцающая голубоватая туманность на фоне безжизненной, темной синевы... Острый профиль с подобием короны вверху взирает в бездонность... Горизонтально над пространством в утверждающем жесте вытягивается ладонь, внизу - надпись по-польски: "Да будет!" Непроглядное пространство начинает превращаться в организованный космос: в синей тьме возгораются светила и спиральные вихри знаменуют рождение новых, они сияют над поверхностью вод, и мятущиеся облака понеслись по ожившему небу, и багровое солнце взошло на горизонт!.. Все это проходит перед нами в первых шести картинах цикла "Сотворение мира". Вид меняющейся космической панорамы делает зрителя соучастником величественных движений материи и духа разума. Мир начинает жить, сверкать, цвести. Чюрленис рассказывает не о сотворении земли, а о возникновении красоты мира. Листы цикла идут от беспорядочного хаоса к гармонии.

1905-1906 годы были в Российской империи временем мощных революционных потрясений. И подчиненная русскому царю Польша, и никак не выделенная внутри остальной империи Литва оказались очагами сильных волнений. В той среде интеллигенции, к которой принадлежал Чюрленис, главенствовали антиправительственные настроения. Подобно другим представителям интеллигенции литовского происхождения, Чюрленис также начинает идентифицировать себя как литовца уже не только этнически, но и в культурном, и в общественно-социальном отношении. "Известно ли тебе литовское движение? - писал он в письме брату в разгар январского варшавского восстания 1906 года. - Я решил все свои прежние и будущие работы посвятить Литве".

Наступивший бурный 1906 год принес Чюрленису и новый поворот в его собственном развитии, и перемены в творчестве, и много событий в жизни. Была устроена выставка Варшавской художественной школы в столице России в стенах Петербургской академии художеств. Картины Чюрлениса вызвали у посетителей и у критики особый интерес. В двух крупных столичных газетах "Санкт-Петербургские ведомости" и "Биржевые ведомости" критик Брешко-Брешковский, описывая выставку Варшавской школы, уделил внимание прежде всего Чюрленису. Эти две статьи в петербургской прессе - первый значительный отзыв об искусстве художника: "...Говоря об учениках варшавской школы, нельзя ни в коем случае обойти молчанием длинной серии фантастических пастелей Чурляниса. Чурлянис - родом литвин. По словам Стабровского, он, кроме того, и музыкант, окончивший две консерватории. Его музыкальностью и объясняется отчасти его мистическое, туманное творчество. Видишь сразу перед собой художника, привыкшего грезить звуками. Представляется, что из этого Чурляниса может выработаться самобытный художник. Даже теперь, на заре своей деятельности, он совершенно самобытен, никому не подражает, прокладывая собственную дорогу. Тут же, на выставке, его портрет, писанный товарищем. Какая благородная голова с умными, благородными глазами! Это пантеист чистейшей воды. Все свое творчество он отдал на служение стихийной обожествленной природе, то кроткой, ясной, улыбающейся, то гневной, помрачневшей, карающей... В нем много смутного, недоговоренного. Как в звуках! Недаром Чурлянис - музыкант".

После Лейпцига, учась в школе живописи, создавая десятки картин, зарабатывая на жизнь уроками, Чюрленис сочинял музыку. Освободившись от выполнения обязательных консерваторских заданий, - с конца 1903 года он писал небольшие фортепианные пьесы, в основном - прелюдии и вариации, и за три года в черновых тетрадях Чюрлениса накопилось таких пьес свыше полусотни, если считать только те, что известны. Тетради эти - почти единственный источник сведений о фортепианных произведениях композитора. Симфоническая поэма "Море", созданная в 1907 году - теперь гордость литовской симфонической музыки. Но поэма была исполнена, лишь когда со дня смерти композитора исполнилась четверть века.

Летом 1906 года Чюрленис посетил Прагу, Дрезден, Нюрнберг, Мюнхен, Вену. В письмах он описывал свои художественные впечатления от работ европейских мастеров. Любопытно такое его перечисление: "Нюрнберг, Прага, Ван Дейк, Рембрандт, Бёклин, ну и Веласкес, Рубенс, Тициан, Гольбейн, Рафаэль, Мурильо, и т.д.", - таким образом, Бёклин, помещенный между Рембрандтом и Веласкесом, оказался у Чюрлениса в ряду "величайших".

Ближе к концу года Чюрленис отправился в Вильнюс (тогда Вильно), где стал организатором и одним из участников Первой литовской художественной выставки. Открывшаяся 27 декабря 1906 года, выставка имела практическое значение в первый период культурно-национального возрождения Литвы. В среде студентов и немногочисленной вильнюсской интеллигенции работы Чюрлениса были восприняты как очень значительные. После учреждения Литовского художественного общества, Чюрлениса пригласили к участию в нем. Вместе со своими коллегами по искусству он разрабатывал устав, в котором, кроме благородных задач объединения, материальной и моральной поддержки людей искусства, декларировались и просветительские цели, такие, например, как "развитие художественной культуры населения, поощрение народного творчества".

Избранный членом правления общества и глубоко вовлеченный в практические дела литовского культурного движения, Чюрленис покинул Варшаву, чтобы переселиться в Вильнюс.

Первые годы, первые шаги "литовского ренессанса" связаны с именем Микалоюса Константинаса Чюрлениса. В его лице культурно-просветительское движение получило не только первого профессионального композитора, чутко ощутившего природу литовской музыки и наиболее яркого литовского живописца, но также и умного публициста, умевшего ясно, с глубиной и поэтичностью говорить о насущных проблемах культурного возрождения. Все это осталось в его наследии и сегодня воспринимается как золотой фонд культурного достояния литовцев. Однако, было и многое другое, чему он отдавал свои силы и время: открылись разрешенные правительством литовские народные школы - и Чюрленис составил сборник народных песен, которые приспособил для пения в школьном детском хоре; появились новые композиторы - Чюрленис подготовил и опубликовал условия конкурса в поддержку молодых музыкантов; организовался в Вильнюсе литовский хор - Чюрленис стал его руководителем.

Знакомство со студенткой филологического факультета Краковского университета Софией Кимантайте переросло в нежную дружбу. София обучала Чюрлениса литовскому языку - он почти не знал ни языка, ни родной литературы, - открывала для него мир литовской поэзии и прозы, стала его возлюбленной и невестой.

Вторая литовская выставка, организованная Художественным обществом, открылась 28 февраля 1908 года. По сравнению с первой число участников увеличилось, экспозиция была более обширной. Чюрленис представил 59 работ, в их числе цикл "Зодиак", несколько циклов, посвященных временам года ("Весна", "Лето", "Зима"), и свои первые живописные сонаты, которые в каталоге так и были названы - "Соната I" и "Соната II", известные как "Соната Солнца" и "Соната Весны".

Выставка была открыта в течение месяца, затем ее перевели в Каунас. Хотя об экспозиции и о работах Чюрлениса в прессе появились похвальные рецензии, участие в ней ему самому мало что дало: картины не продавались.

Осенью 1908 года Чюрленис оставил Литву, и уехал в Петербург. В Петербурге, имея с собой рекомендательное письмо от жившего в Вильнюсе художника и критика Льва Антокольского, который не раз наилучшим образом писал о Чюрленисе в прессе, он пришел к Мстиславу Добужинскому. Ровесник Чюрлениса, но к тому времени уже хорошо известный художник, Добужинский был уроженцем Литвы, в том же 1908 году в Вильнюсе выставлялись его работы.

Добужинский принял в его делах Чюрлениса самое близкое участие. "О картинах Чюрлениса я рассказал своим друзьям, - писал Добужинский в своих воспоминаниях. - Они очень заинтересовались творчеством художника, и вскоре Бенуа, Сомов, Лансере, Бакст и Сергей Маковский (редактор журнала "Аполлон") пришли посмотреть все то, что привез с собой Чюрленис. ...Маковский в то время собирался организовать большую выставку. Картины Чюрлениса произвели на нас всех столь сильное впечатление, что было немедленно решено пригласить его участвовать в этой выставке. Первое, что поразило нас в полотнах Чюрлениса, - это их оригинальность и необычность. Они не были похожи ни на какие другие картины, и природа его творчества казалась нам глубокой и скрытой.

Было очевидно, что искусство Чюрлениса наполнено литовскими народными мотивами. Но его фантазия, все то, что скрывалось за его музыкальными "программами", умение заглянуть в бесконечность пространства, в глубь веков делали Чюрлениса художником чрезвычайно широким и глубоким, далеко шагнувшим за узкий круг национального искусства".

Бенуа, Бакст, Сомов, Лансере, Маковский заинтересовавшись его творчеством, взяли его под свое покровительство. Сложившийся круг людей вокруг прекрасного художника, историка и теоретика живописи, одного из образованнейших людей России того времени, Александра Бенуа, был известен уже лет десять. Он сперва состоял из десятка друзей, собиравшихся в доме родителей Бенуа для совместного чтения и обсуждения лекций и книг о живописи, литературе, истории, для слушания музыки. Позже участниками кружка овладела мысль о просветительской деятельности, о пропаганде культуры в русском обществе, и они стали с этой целью выпускать журнал "Мир искусства". Так и утвердилось в истории русской культуры слово "мир-искусники", которое обозначало группу художников, принимавших участие в журнале и выставках под этим названием.

Из многочисленных работ, привезенных художником, на выставку салона, открытую Маковским в начале 1909 года, были приняты четыре: двухчастная "Звездная соната", "Прелюд" и "Фуга". На этой выставке художественный Петербург познакомился и с Чюрленисом-музыкантом: по соседству с пьесами Скрябина и Метнера исполнялись его произведения.

Чюрлениса пригласили на выставку "Союза русских художников" - самого крупного творческого объединения России. В том же году на 6-й выставке "Союза" появляются три его новых картины.

"Тяга к театральности", увлекшая множество мастеров - интереснейший момент художественной жизни этого периода. "Мир-искусники" успешно работали в это время в крупнейших театрах Петербурга, Москвы, в парижской антрепризе С.Дягилева. Идея синтеза искусств не оставила равнодушным и Чюрлениса.

Осенью 1908 года он задумывал "Юрате - королева Балтики" - национальную оперу, построенную на фольклорных мотивах. Ее сценарий писала София Кимантайте. Чюрленис сочинил музыку и сделал эскизы декораций. Но Чюрленис не закончил оперу. В его архиве сохранились лишь отдельные музыкальные фрагменты, несколько набросков декораций.

К концу года он вернулся в Литву. 1 января 1909 года состоялось венчание Константинаса и Софьи. Сразу же после свадьбы молодые поехали в Петербург.

Внимание художественных кругов не меняло ничего в жизни Чюрлениса - заработков не было. С окончанием зимы он и София вернулись в Литву, и, как это бывало всегда весной и летом, у Чюрлениса вновь наступил период напряженной работы.

"Радость невероятная, - описывал он работу над занавесом для литовского театра в Вильнюсе. - Натянул на стену холст шириной в 6, а высотой в 4 метра, сам загрунтовал. За два дня сделал набросок углем. А дальше при помощи стремянки происходило самое сумасшедшее рисование. В стилизации цветов мне очень помогла Зося, так что работа просто кипела".

Картины писались одна за другой: "Насладился я временем великолепно, потому что написал что-то около 20 картин, которыми иногда недоволен, а иногда расставляю, всматриваюсь и радуюсь..."

"Писал по большей части с 9 утра до 6-7, а потом меньше, только из-за того, что дни стали короче".

Появлялись и музыкальные произведения: один за другим он сочиняет то пять, то семь прелюдий буквально в несколько дней. Точнее сказать - "успевает записать" прелюды - очень часто ростки его музыки на бумаге не оставались.

Творческий подъем летних месяцев 1909 года, пережитый в Плунге, потребовал гигантского напряжения. Вернувшись в сентябре 1909 года в Петербург, он всего себя отдавал работе. Организм не выдерживал напряжения творческих сил и каждодневного самоограничения. В его искусстве усиливаются ноты тревоги. Так возникает минорное раздумье "Кладбище": солнце ушло, и на желтеющем фоне неба тоскливыми силуэтами поднимаются над высокими холмами кресты. Часовенки, деревья. Намеченная здесь тема получает развитие в картине "Жематийское кладбище". У Чюрлениса начали проявляться приступы душевного расстройства.

"Осенью, когда он вернулся, - рассказывал Добужинский, - я был долго занят в Москве, в Художественном театре, и в мое отсутствие он раз-другой навестил нашу семью, а потом исчез. Вернувшись в начале зимы в Петербург, я стал беспокоиться, что он не показывается у нас, и пошел к нему (в то время он жил на Измайловском проспекте). Нашел его абсолютно больным. Я срочно сообщил об этом его жене в Вильнюс и его другу Ч.Саснаускасу, который жил в Петербурге...".

Перед наступлением Рождества София забрала мужа в Друскининкай. Иногда он гулял, иногда садился к инструменту и, как прежде, начинал импровизировать. Затем наступило резкое ухудшение. Из Варшавы приехал один из друзей, чтобы быть около больного и помогать в уходе за ним, но вскоре стало очевидно, что Чюрлениса необходимо поместить в лечебницу. Его увезли в Варшаву, а оттуда в близлежащие Пустельники, где он остался жить в небольшой частной клинике для душевнобольных. В больнице Чюрленис провел больше года. К исходу весны 1910 года в состоянии больного появились обнадеживающие признаки. Но ожидаемой выписки не последовало, хотя некоторое время Чюрленису действительно было заметно лучше. Ему даже разрешили немного рисовать и сообщили о рождении дочери. Короткая записка с поздравлениями Софии и маленькой Дануте была последним его письмом.

Между тем картины Чюрлениса выставлялись на выставках, которые следовали одна за другой в Вильнюсе, Варшаве, Москве и Петербурге. Имя его начали с уважением произносить не только в узком кругу живописцев, знавших его лично, но и в более широкой среде художественной интеллигенции, в кругах любителей живописи. В своих критических статьях Александр Бенуа называл Чюрлениса в числе талантливых мастеров России. Когда в 1910 году возродилось общество "Мир искусства", Чюрлениса признали одним из его членов. На выставке "Мира искусства" выставлялась одна из его работ и поступило приглашение участвовать в выставке за границей - в Мюнхене.

Но Чюрленис разделил участь многих великих талантов. Слава опаздывала, а 10 апреля 1911 года, Чюрленис, которому не исполнилось и 36-ти лет, ушел из жизни. Весть о смерти Чюрлениса впервые обнаружила, что его искусство затронуло многих. Чувства тех, кто близко знал его творчество, и кто больше других оплакивал его, выразил художник Добужинский в письме к Александру Бенуа: "Смерть, впрочем, часто как-то "утверждает", и в этом случае все его искусство делает (для меня по крайней мере) подлинным и истинным откровением. Все эти грезы о нездешнем становятся страшно значительными..." Сравнивая Чюрлениса с Врубелем, умершим за год до этого в 1910 году, Добужинский писал, что у обоих был "почти одинаковый конец", и что и тот и другой "одиночки в искусстве".

В течение двух-трех лет после его кончины устраивались большие выставки работ Чюрлениса в Петербурге, Москве, Вильнюсе, его картины выставлялись на Второй международной выставке постимпрессионистов в Лондоне, в концертах начали играть его музыку, о нем писались статьи, была опубликована первая книга и посвященный Чюрленису монографический сборник.

В 1918 году Советское правительство Литвы специальным декретом национализировало картины Чюрлениса, причислив к "творениям гениев человеческой мысли". Вскоре был учрежден Государственный художественный музей Чюрлениса в Каунасе. "Просто невозможно выразить, как я взволнован этим поистине магическим искусством, которое обогатило не только живопись, но и расширило наш кругозор в области полифонии и музыкальной ритмики. Каким плодотворным могло бы быть развитие этого открытия в живописи больших пространств, в монументальной фреске! Это новый духовный континент, и его Христофором Колумбом, несомненно, останется Чюрленис!", - так оценивал талант Чюрленися Ромен Роллан.

Микалоюс Константинас Чюрленис был музыкантом, художником и поэтом. Мечта о единении искусств (идея "синтеза искусств") нашла в Чюрленисе едва ли не лучшее по сей день воплощение. Во всей мировой живописи произведения этого мастера занимают особое место. Лучшие его произведения волнуют именно своей "музыкальной живописью".

В 2010 году о Микалоюсе Чюрленисе была подготовлена телевизионная передача.

Your browser does not support the video/audio tag.

Текст подготовил Андрей Гончаров

Использованные материалы:

Материалы сайта www.centre.smr.ru

по материалам работ Л.В. Шапошниковой и Ф. Розинера

В Скрябине и в Чурлёнисе много общего. ... Своею необычностью и убедительностью оба эти художника, каждый в своей области, всколыхнули множество молодых умов. (Н.К. Рерих)

Жизненный путь М. Чюрлениса

Чюрленис, выросший в Литве, принадлежал не только своей родине, но был явлением мирового масштаба. Художник, музыкант, поэт и философ, он нес в себе целую эпоху мировой культуры и был одним из первых, кто в начале ХХ века показал путь Новой Красоты, пройдя через мучительный поиск, выводящий на космические просторы иных миров. Он прошел по «тропе святой» туда, где творчество космическое соприкасается с земным, где человек-творец открывает дорогу к сотрудничеству с Высшим, становясь теургом в полном смысле этого слова.

Его сразу поняли и приняли крупнейшие русские художники начала ХХ века.

«... Его фантазия, – писал М.В. Добужинский, – все то, что скрывалось за его музыкальными «программами», умение заглянуть в бесконечность пространства, в глубь веков делали Чюрлениса художником чрезвычайно широким и глубоким, далеко шагнувшим за узкий круг национального искусства». Его высоко оценили Рерих, Бакст, Бенуа и многие другие. И не только художники. В 1929 году М. Горький в одной из своих бесед, в которой были затронуты проблемы искусства, говорил: «А где же мечта? Мечта где? Фантазия где – я спрашиваю? Почему у нас Чюрленисов нет?».

И эта фраза: «Почему у нас Чюрленисов нет?» – свидетельствовала и о самом искусстве тех лет, куда не были допущены «Чюрленисы», и о самом Горьком, хорошо понимавшем необходимость такого искусства.

Чюрленис поразил и лучших представителей мировой культурной элиты.

В 1930 году один из крупных французских писателей Ромен Роллан писал вдове художника: «Вот уж пятнадцать лет, как я неожиданно столкнулся с Чюрленисом <...> и был прямо потрясен.

С той поры, даже во время войны, я не переставал искать возможностей более близкого знакомства с ним. <...> Просто невозможно выразить, как я взволнован этим поистине магическим искусством, которое обогатило не только живопись, но и расширило наш кругозор в области полифонии и музыкальной ритмики. Каким плодотворным могло бы быть развитие этого открытия в живописи больших пространств, в монументальной фреске! Это новый духовный континент, Христофором Колумбом которого, несомненно, остается Чюрленис. Меня поражает одна композиционная черта его картин: вид бескрайних далей, открывающийся не то с какой-то башни, не то с очень высокой стены. Не могу понять, откуда мог он черпать эти впечатления в таком краю, как ваш, в котором, насколько я знаю, вряд ли могут оказаться такие мотивы? Я думаю, что он сам должен был пережить какую-то мечту и то ощущение, которое нас охватывает, когда мы, засыпая, вдруг чувствуем, что парим в воздухе».

Ромен Роллан подметил одну из важнейших особенностей художественного творчества Чюрлениса – иное, более высокое пространство, в котором свершается сам акт художества. Это пространство имело другое измерение, другое состояние материи.

Сам же художник напишет брату в 1905 году: «Последний цикл не окончен. У меня есть замысел рисовать его всю жизнь. Конечно, все зависит от того, сколько новых мыслей будет у меня появляться. Это – сотворение мира, только не нашего, по Библии, а какого-то другого фантастического. Я хотел бы создать цикл хотя бы из 100 картин. Не знаю – сделаю ли».

Вот этот «какой-то другой» мир год от года все ярче и определенней проявлялся на полотнах художника.

Микалоюс Константинас Чюрленис прожил короткую, напряженную и не очень счастливую жизнь, полную лишений, несбывшихся надежд и постоянных забот о насущном куске хлеба. И то, что он сделал в течение этой жизни, так не соответствовало ни ее обстоятельствам, ни ее бытийной, земной наполненности. Казалось, в его жизни было собрано все, чтобы помешать творцу выполнить его таинственную миссию и реализовать то, с чем он пришел в этот ХХ век.

В нем жил синтез искусств и мысли, соединивший в одно целое музыку, художество, слово и глубокую философию. В нем существовали два мира: земной и тот, иной, Красота которого звучала на его полотнах. Придя к живописи уже зрелым человеком, он совершил в ней революцию, которая не сразу была понята и осознана его современниками и до сих пор, вряд ли, до конца осмыслена. Он изменил в человеческом сознании соотношение миров и снял с иного, Тонкого Мира, пелену, мешающую видеть его реальность. В этом заключалась удивительная магия чюрленисовских картин, их необычная притягательность, ибо там, в их глубинах, зарождалась и светилась Красота иного, невидимого обычным глазом мира, проявленная кистью гениального художника и тонкого музыканта. Музыка и живопись, слившись в искусстве Чюрлениса, дали неожиданные и звучащие нездешние краски и формы, которые мы видим на полотнах художника. Тонкая энергетика этих картин позже оплодотворила творчество целой плеяды удивительных и необычных художников, адептов и создателей Новой Красоты, прорвавшейся в наш мир вместе с аккордами музыки Чюрлениса.

«Искусство Чюрлениса, – писал один из исследователей его творчества Марк Эткинд, – словно романтический полет в мир чистой и светлой сказки. Полет фантазии в просторы космоса, к солнцу, к звездам... Во всей мировой живописи произведения этого мастера занимают особое место. Музыкант и художник, Чюрленис сделал попытку слить воедино оба искусства: лучшие его произведения волнуют именно своей «музыкальной живописью». И если охватить творчество художника целиком, единым взглядом, оно предстанет своеобразной живописной симфонией».

Внешняя жизнь Чюрлениса не была богата особо яркими событиями. Все самое значительное, игравшее важнейшую роль в жизни художника, было сосредоточено в его внутреннем мире, чрезвычайно богатом и недоступном праздным любопытствующим.

Внешне хрупкий и не слишком значительный, внутри он был высоким и сильным духом, несущим в себе глубокий и богатый творческий потенциал. Много позже выдающийся литовский поэт Эдуардас Межелайтис напишет о нем очень точные слова: «...если правда, что благодаря пылающему горячечному мозгу гениев народы и времена прозревают свое будущее и тогда рвутся к нему, то Чюрленис был для своего народа именно таким художником, был предтечей, возвещенным из грядущей космической эры». И естественно Чюрленис, как истинный художник, музыкант и философ, обладал пророческим даром.

За три года до революции 1905 года он писал брату: «В России назревает гроза, но, как и до сих пор, она пройдет без серьезных последствий. Умы не подготовлены, и все кончится победой казачьего кнута».

Его альбом был заполнен мудрыми мыслями и притчами, которые выливались на бумагу из таинственных глубин его существа. Он слушал тихие шепоты звезд, и в нем созревали образы, у которых, казалось, не было ни времени, ни пространства. В наспех записанных словах прорывались мысли о собственном предназначении, о тайне своей миссии.

«Я выступил впереди шествия, зная, что и другие пойдут за мной...

Мы блуждали по темным лесам, прошли долины и вспаханные нивы. Шествие было длинным, как вечность. Когда мы вывели шествие на берег тихой реки, только тогда его конец показался из-за темного бора.

– Река! кричали мы. Те, которые были ближе, повторяли: “Река! Река!” А те, что были в поле, кричали: “Поле! Поле!” Идущие сзади говорили: “Мы в лесу, и удивительно, что впереди идущие кричат: “Поле, река, река”.

– Мы видим лес, говорили они и не знали, что находятся в конце шествия».

Только человек, испытавший на себе тяжесть плотной материи и сопротивление человеческого сознания, мог написать такую притчу. Ему, идущему впереди и ведущему за собой других, были известны медлительность развития человеческого сознания и недоверие людей к тем, кто видит больше, чем остальные. Идущие за ним верили только в видимое ими и отрицали то, чего сами не видели, до чего еще не дошли...

Он записывал в альбом свои заветные мечты.

«Я накоплю силы и вырвусь на свободу. Я полечу в очень далекие миры, в края вечной красоты, солнца, сказки, фантазии, в зачарованную страну, самую прекрасную на земле. И буду долго, долго смотреть на все, чтоб ты обо всем прочитала в моих глазах...».

Он искал этот мир «вечной красоты» в настоящем, стремился за ним в неизведанное будущее, возвращался в прошлое.

Узнаваемое им прошлое возникало на его пути не однажды. Живя в Петербурге, он бродил по музеям, подолгу бывал в Эрмитаже и Русском Музее.

«Здесь старые ассирийские плиты, писал он в 1908 году жене, со страшными крылатыми богами. Я не знаю, откуда они, но мне кажется, что я знаком с ними прекрасно, что это и есть мои боги. Есть египетские скульптуры, которые я очень люблю...».

На его полотнах появлялись нездешние сюжеты, странно утонченные формы древних миров, земных и в то же время неземных, бушевали потопы, уходили под воду материки, сверкали на скалах неведомые письмена, над головами людей качались короны из нездешних золотых перьев, проплывали в прозрачной мгле башни и древние стены, с плоских крыш храмов поднимался ввысь дым жертвенников и в небе светились незнакомые нам созвездия.

Мир же, в котором существовал сам художник, не был похож на тот, который возникал под его волшебной кистью на уникальных картинах. Два мира: один – грубый, осязаемый, другой – похожий на сон, тонкая материя которого легко поддавалась воле и замыслу художника-творца. Он жил в первом, но нес в себе богатство второго.

Микалоюс Константинас Чюрленис родился 22 сентября 1875 года в семье деревенского органиста, это событие произошло в поле, во время жатвы. В раннем возрасте отец обучил его игре на органе, и он играл в церкви уже с шести лет. У мальчика был прекрасный слух и неординарные музыкальные способности. Он явно выделялся среди девяти братьев и сестер. Не по годам задумчивый, он предпочитал занятия музыкой и чтение играм со сверстниками. Он рано пристрастился к произведениям Достоевского, Гюго, Гофмана, Э. По, Ибсена. Его привлекали таинственные глубины человеческой души и загадочные явления, связанные с ней.

Отец отдал его в оркестровую школу, а потом в 1893 году отправил Варшавскую консерваторию для продолжения музыкального образования. «Из научных дисциплин М.К. Чюрлениса больше всего интересовали проблемы астрономии и космогонии, – пишет в своих воспоминаниях Стасис Чюрленис. – Чтобы с большим успехом разбираться в этих вопросах, он изучал математику, физику и химию. Особенно любил он размышлять над проблемами небесной механики и гипотезами Канта и Лапласа о сотворении мира. Штудировал все произведения французского астронома Камилла Фламмариона, который был и большим ученым и большим поэтом. Достаточно прочитать главы «Вечер» или «Утро» в его книге «Атмосфера», где он описывает закат и восход солнца в горах Швейцарии, чтобы понять, насколько этот поэт-ученый по духу был близок М. К. Чюрленису. Фламмарион говорит, что впечатление от этих великолепных зрелищ можно сравнить лишь с настроением, навеянным музыкой».

Учась в Варшаве, Чюрленис создал несколько музыкальных произведений. Окончив в 1899 году консерваторию, он отказался от предложенного ему места директора Люблинской музыкальной школы, которое обеспечило бы его материально, но помешало бы творческой свободе. Молодой композитор остался в Варшаве, зарабатывая на жизнь частными уроками музыки, терпел нужду, но зато мог уделять много времени музыкальному творчеству. Тем не менее, он скопил некоторую сумму, которая позволила ему поехать в Германию. В то время он увлекался Бахом, Бетховеном, Вагнером и Чайковским. Свои музыкальные пристрастия он сохранил на всю свою короткую жизнь. В Германии Чюрленис поступил в Лейпцигскую консерваторию, которую окончил в 1902 году. Жизнь в Лейпциге не принесла ему особой радости: он не знал немецкого и у него не было друзей. Консерваторские преподаватели и студенты признавали за ним выдающиеся музыкальные способности, однако не слишком общительный характер молодого композитора не располагал к тесным контактам. Без особой печали Чюрленис покинул Германию и возвратился в Варшаву, где продолжил писать музыку и давать частные уроки, которые были для него основным средством к существованию. Молодой композитор еле сводил концы с концами и мучительно переживал, что не может как следует помочь родителям.

Там, в Варшаве, неожиданно для него самого, в нем проснулась тяга к рисованию, с которой он уже не мог совладать. Гармония и красота природы влекли его, ему казалось, что музыка не в состоянии передать все оттенки цветов, которые он видел в деревьях, морской воде, цветах, в облаках, плывущих по небу. Но вместе с тем он хорошо понимал, что музыку рисунком полностью заменить нельзя и что необходимо найти какую-то таинственную грань, где бы то и другое слилось вместе. Красота должна быть передана сразу несколькими средствами, и только тогда она станет объемной и богатой и разорвет цепи трехмерного пространства. Эта уверенность росла в глубинах его существа – там, где звучало беспредельное пространство свободы, где радужно светились нездешние миры, без Красоты которых он не мыслил себе ни своей музыки, ни своего художества.

Он изрисовывал лист за листом, но удовлетворен не был. Он остро ощущал свое неумение, он нуждался в технике, чтобы перенести на бумагу то, что в нем жило. Тогда он урезал свое, и без того скудное, довольствие и стал посещать художественную студию. Там родилась его первая картина «Музыка леса», помеченная 1903 годом. Этот год стал переломным в его жизни. Ему оставалось всего 6 лет для того, чтобы стать гениальным художником, принести в мир Новую Красоту, о которой только еще мечтали художники-символисты.

Александр Блок считал, что художник – это «тот, кто роковым образом, даже независимо от себя, по самой природе своей, видит не один только первый план мира, но и то, что скрыто за ним, ту неизвестную даль, которая для обыкновенного взора заслонена действительностью наивной; тот, наконец, кто слушает мировой оркестр и вторит ему не фальшивя».

Ощутив эту «неизвестную даль» как реальность, Чюрленис выйдет потом и за ее пределы. Художники, которые видели эту даль Инобытия, называли себя символистами. Он стал одним из них, но лишь на короткое время, чтобы затем продолжить свой путь в одиночестве в неизвестное – дальше и выше. То, что позже появилось на его картинах, символизмом уже назвать было нельзя. На них была реальность самого Инобытия, реальность другого измерения, иного, более тонкого состояния материи.

В 1904 году в Варшаве он поступил в Школу изящных искусств. Там он увлекся астрономией, космогонией, индийской философией и особенно творчеством великого поэта и мудреца Индии Рабиндраната Тагора. Он размышлял о единстве земного и небесного, о двух мирах, которые существуют в человеке, о невидимых, скрытых силах, управляющих Вселенной и душой человека.

В 1905 году начались революционные события в Польше, и Чюрленису пришлось бежать домой, в Литву. Оттуда он отправился на Кавказ, горы которого давно привлекали его воображение, а затем снова в Германию. После возвращения какое-то время жил в Вильнюсе, где в 1907 году открылась Первая литовская художественная выставка. Картины, выставленные им, не привлекли внимания ни художников, ни критиков, ни обычных зрителей. К тому времени он уже вышел за рамки традиционного символизма и его полотна не были понятны. Они вызывали в посетителях смутное беспокойство, которое переходило в раздражение и отрицание. Неуспех ожидал его и на последующих выставках. Он болезненно переживал все это, но продолжал писать и рисовать только так, как считал нужным. Однако среди общего непризнания уже раздавались отдельные голоса, утверждавшие, что произведения Чюрлениса – исключительное явление в искусстве.

«Любопытнее и убедительнее, – писал Вячеслав Иванов, – этот духовидец тогда, когда он ставит себе задачу уже иррациональную для живописи, когда он непосредственно отдается своему дару двойного зрения. Тогда формы предметного мира обобщаются до простых схем и сквозят. Все вещественное, как бы осаждаясь в другой, низший план творения, оставляет ощутимым только ритмический и геометрический принцип своего бытия. Само пространство почти преодолевается прозрачностью форм, не исключающих и не вытесняющих, но как бы вмещающих в себе соединение формы. Я не хочу этим сказать, что идея опрозраченного мира иррациональна для живописи сама по себе. Но у Чюрляниса эта геометрическая прозрачность кажется мне попыткою приблизиться к возможностям зрительной сигнализации такого созерцания, при котором наши три измерения недостаточны».

Вячеслав Иванов подметил важнейшую особенность искусства Чюрлениса – некое «двоемирие», позволяющее в процессе взаимопроникновения этих миров друг в друга воспринимать каждый из них как бы обособленно. В этом состояло отличие произведений Чюрлениса от полотен самых ярких художников-символистов, для которых контакт с миром иным был одним из важнейших средств постижения художественной действительности нашего мира. И если у последних два мира были зрительно слиты воедино и по форме и по содержанию, а мир иной давал себя знать лишь символом или «светом иным», по выражению того же Вячеслава Иванова, то у Чюрлениса они были разделены прозрачностью иного, более высокого измерения. Но когда эти миры сливались, то возникали другие формы, совершенно новые и в то же время доступные земной кисти и земному полотну, – формы иной, Новой Красоты, совершающей свои первые шаги в мире земной действительности.

Его духовное путешествие в пространство Инобытия нарушало установившиеся для художника традиции. Он проходил точку обязательного для художника нисхождения и, подобно святому, устремлялся в Беспредельность, в которой ему открывалась Красота Инобытия во всей ее реальности, во всей силе ее высоковибрационной энергетики. Он совершил подлинную революцию в процессе созидания Красоты, увеличив в нем в значительной степени энергетику Инобытия. За свое дерзновение – жить в двух мирах одновременно – он, как и Врубель, заплатит дорогую цену. Его земной мозг не выдержит двойного напряжения. Но он же докажет, что мозг человека какое-то время способен сочетать реалии земного и надземного. Первопроходцы, прокладывающие новые пути к Красоте, неизбежно сталкиваются со смертельными опасностями. Но идущие за ним уже начинают понимать, как возможно можно их избежать.

У Чюрлениса был не только музыкальный слух, но и цветовой. И тот, и другой были слиты воедино. Когда он слушал музыку, у него возникали цветовые видения. Синтез музыки и художества в нем был удивительно глубок и всепроникающ. В этом, по всей видимости, и заключались истоки особенностей и тайны его творчества. Можно сказать, что он не только видел и слышал Инобытие, но и творил в тесном сотрудничестве с ним. Не удивительно, что земной мир становился для него все более и более дискомфортным. Он метался в нем, не находя себе подходящего места: из Варшавы в Лейпциг, из Лейпцига в Варшаву, из Варшавы в Вильнюс и снова в Варшаву...

В 1908 году Чюрленис женился на студентке филологического факультета Краковского университета Софье Кимантайте, которую искренне и глубоко любил. Ему казалось, что в тот момент наступила пора счастливого покоя и гармонии. В том же году вместе с женой он подался в Петербург – совсем не подходящее место для спокойного существования. Чюрленис мучился от безденежья и скитания по убогим комнатам и сомнительным домам, отсутствия работы и возможности заниматься музыкой, ему не доставало поддержки друзей. Однако что-то удерживало его в этом туманном и сыром городе. Он был увлечен русской культурой, с которой встретился в больших петербургских музеях, галереях, театрах и концертных залах. Именно здесь, в этом чужом городе, несмотря на трудности полунищенского существования, он сочинил лучшую свою музыку и написал лучшие картины. Жена, не привыкшая к такому образу жизни, уехала в Литву и только время от времени появлялась в Петербурге. Им суждено было прожить свою короткую семейную жизнь в разлуках, в мучительных объяснениях и горьких сожалениях. Оставшись один, Чюрленис снял узкую полутемную комнату в густонаселенной и шумной квартире. Лишь знакомство с выдающимися русскими художниками – Добужинским, Бенуа, Бакстом, Рерихом, Лансере, Сомовым – облегчило его жизнь в Петербурге. Они признали в нем уникального мастера и взяли его под свое покровительство, давая ему возможность зарабатывать, принимать участие в выставках. Благодаря семье Добужинских в его распоряжении оказался прекрасный рояль.

В 1909 году Чюрленис принял участие в выставке «Союза русских художников». Но и она не принесла ему радости: круг принимающих его творчество по-прежнему ограничивался незначительным числом знавших его художников и критиков. Все же в прессе о нем стали появляться благосклонные отзывы. «Картины Чюрлениса, писал о выставке петербургский критик А.А. Сидоров, меня поразили. Взволнованный, я стал спрашивать, нет ли здесь самого художника. “Вот он”, ответили мне. Я увидел поблизости молчаливого человека, одинокого, пристально смотрящего на свои работы в глубоком, спокойном раздумье. Конечно, подойти к нему я не решился...».

Чувство пронзительного одиночества, которое сквозило во всей фигуре Чюрлениса, почему-то удерживало многих от знакомства с ним. Но те, кто с ним дружил и знал его отзывчивую, нежную душу, готовы были ему помогать и содействовать во всем. «Если бы я был богат, писал Александр Бенуа, я бы пришел на помощь ему, заказав ему огромные фрески в каком-нибудь здании, посвященном человеческому познанию...». В Петербурге художники «Мира искусства» привлекли его к театрально-декоративному художеству, он увлекся им и решил создать оперу «Юрате» по мотивам литовской поэтической легенды. Этим замыслом он делился в письмах с женой – автором оперного либретто: «Вчера около пяти часов работал над “Юрате”, знаешь где? На Серпуховской в Литовском зале. Купил себе свечку (был отвратительный серый день) и, запершись в огромной комнате один на один с Юрате, погрузился в морские пучины, и мы бродили там вокруг янтарного дворца и беседовали».

Это высказывание можно было бы принять за метафору, не зная способности Чюрлениса глубоко, медитативно погружаться во время работы в образы – живописные и музыкальные. Беседа с Юрате около янтарного дворца была для него реальностью, а не плодом болезненной фантазии. Он знал больше, чувствовал больше и видел больше и дальше, чем любой другой художник его времени.

Творческий подъем летних месяцев 1909 года, когда картины и музыка шли потоком, потребовал от Чюрлениса гигантского напряжения. Но и вернувшись в сентябре 1909 года в Петербург, он отдавал работе «24-25 часов в сутки». Подвижничество не может тянуться вечно. Организм не выдерживал напряжения творческих сил и каждодневного самоограничения. Чюрленис все чаще и чаще испытывал чувство депрессии, беспричинной тоски, неуверенности. Непризнание, непонимание, невозможность изменить свою жизнь к лучшему – все это также ухудшало его состояние.

Николай Константинович Рерих, одним из первых высоко оценивший Чюрлениса, много лет спустя писал: «Трудна была земная стезя и Чюрляниса. Он принес новое, одухотворенное, истинное творчество. Разве этого недостаточно, чтобы дикари, поносители и умалители не возмутились? В их запыленный обиход пытается войти нечто новое разве не нужно принять самые зверские меры к ограждению их условного благополучия?

Помню, с каким окаменелым скептицизмом четверть века тому назад во многих кругах были встречены произведения Чюрляниса. Окаменелые сердца не могли быть тронуты ни торжественностью формы, ни гармонией возвышенно обдуманных тонов, ни прекрасною мыслью, которая нашептывала каждое произведение этого истинного художника. Было в нем нечто поистине природно-вдохновенное. Сразу Чюрлянис дал свой стиль, свою концепцию тонов и гармоническое соответствие построения. Это было его искусство. Была его сфера. Иначе он не мог и мыслить и творить. Он был не новатор, но новый».

Последняя рериховская фраза – «не новатор, но новый» открывает тайну искусства Чюрлениса более точно и убедительно, нежели целые тома исследований о нем. Он был новый, принесший в мир Новую Красоту, и, как многие новаторы, не был понят этим миром. И если на долю новаторов приходилось немало бед и отрицаний, то можно представить, что пришлось на долю нового… Все это ложилось тяжким грузом на его мозг, душу и сердце, усугубляя и без того неустойчивость и напряженность его внутреннего мира.

В конце 1909 года, который оказался завершающим в его художественной деятельности, Чюрленису приснился страшный сон. Он счел необходимым подробно описать его в своем альбоме и до конца своих дней находился под его впечатлением. Это было скорее видение, чем сон: «Я видел страшный сон. Была черная ночь, лил, хлестал ливень. Вокруг пустота, темно-серая земля. Ливень меня страшил, хотелось бежать, скрыться, но ноги вязли в грязи, несмотря на то, что в каждый шаг я вкладывал все силы. Ливень усиливался, а с ним и мой страх. Хотелось кричать, звать на помощь, но струи холодной воды заливали горло. Вдруг сверкнула безумная мысль: все на земле, все города, деревни, избы, костелы, леса, башни, поля, горы все затопила вода. Люди ничего об этом не знают. Сейчас ночь. В избах, дворцах, виллах, гостиницах преспокойно спят люди. Спят глубоким сном, но ведь это утопленники.

Страшный рев ливня, безнадежная боль и страх. Силы меня покинули, я поднялся и стал глядеть в пустоту до крови в глазах…

Ливень шумел, как и прежде. Мир казался единой траурной арфой. Все струны дрожали, стонали, жаловались. Хаос недоли, тоски и печали. Хаос страдания, мук и боли. Хаос пустоты, давящей апатии. Хаос мелочей, в меру ничтожных, в меру коварных страшный серый хаос. Объятый страхом, я пробирался меж струн арфы, и волосы у меня вставали дыбом каждый раз, как только я касался струн. Утопленники играют на этой арфе, думал я. И дрожал. И брел средь шума и рева, жалоб и плача грандиозного мирового ливня. Моя тучка выглядела теперь горой, огромным колоколом. Уже виден ясно ее силуэт, видно, что она обросла лесом, еловым лесом. Слышу, как шумят ели, так шумели они некогда. Дорога. Прямая дорога наверх. В лесу темно, дорога тяжела, она крутая, скользкая. Близка вершина. Там леса нет. Близко уже, близко, достиг Боже!

Почему я не в одной из этих изб под водой, почему я не утопленник с выкаченными глазами? Почему я не струна траурной арфы? В нескольких метрах над горой подвешена голова. Твоя голова, Ари, без глаз. Вместо глаз ямы, и сквозь них виден мир, похожий на большую траурную арфу. Звенят все струны, вибрируют и жалуются. Хаос недоли, тоски и грусти виден в твоих глазах, Ари. Ах, страшный был этот сон, и отделаться от него не могу».

Этот апокалиптический сон словно подвел итог внутренней жизни Чюрлениса, когда противоречие между высоким и прекрасным горним миром, который жил в художнике, и земным, где еще царил Хаос неорганизованной материи, достигло своей кульминации. Существовать одновременно в двух – таких разных – мирах было невозможно. Страшный этот сон убил в нем художника и творца, ибо это был сон земной действительности, который нарушил его двумирное сознание. В 1909 году он написал картину, которая называлась «Баллада о черном солнце». Над странным нездешним миром восходит черное солнце, его черные лучи пересекают небо и гасят его краски. И в этом мраке возникают башня, кладбищенские колокольни и крест. Все это отражается в темной воде, плещущейся у подножья башни. И над всем этим, простерев черные крылья, реет зловещая птица, вестник беды и несчастья. Картина оказалась во многом пророческой.

Состояние художника все время ухудшалось, он перестал общаться с друзьями и знакомыми, а затем просто исчез. Первым обеспокоился этим исчезновением Добужинский. Он навестил Чюрлениса и нашел его в самом тяжелом положении – физическом и моральном. Добужинский немедленно сообщил об этом жене художника, она приехала в Петербург и увезла его домой, в Друскининкай. Там врачи обнаружили у него душевную болезнь, характера и причин которой они так и не смогли определить. Это случилось в декабре 1909 года. В начале 1910 года его поместили в небольшую клинику для душевнобольных под Варшавой. Клиника отрезала его от мира, от людей. Ему запретили рисовать и заниматься музыкой. Это еще больше обострило его и без того тяжелое состояние. Он сделал попытку вырваться из этого плена – ушел, как был, в больничной легкой одежде, в зимний лес. Он кружил по лесу, не в силах найти дорогу на волю. И вернулся в больницу. В результате – тяжелое воспаление легких и кровоизлияние в мозг. 10 апреля 1911 года Чюрлениса не стало. Ему не было тогда и 36 лет.

Рерих, Бенуа, Браз и Добужинский прислали в Вильнюс телеграмму соболезнования, в которой назвали Чюрлениса гениальным художником.

Тогда же Добужинский писал: «Смерть, впрочем, часто как-то что-то “утверждает”, и в этом случае все его искусство делает (для меня, по крайней мере) подлинным и истинным откровением. Все эти грезы о нездешнем становятся страшно значительными… По-моему, много общего у Чюрлениса с Врубелем. Те же видения иных миров и почти одинаковый конец; и тот и другой одиноки в искусстве».

В связи с этим хочется еще раз вспомнить слова Рериха он «не новатор, но новый». Все новое к нам приходит через Вестников. Чюрленис был не только Вестником, но и творцом. Весть о Новом мире, о Новой Красоте содержалась в его творчестве. Для самого Чюрлениса понятие вестника было глубоко философским, знаменующим собой непрерывность Космической эволюции человечества, несущей через своих Вестников людям известие об ином, Новом мире. Чюрленис символизировал этот сложный эволюционный процесс «скамейкой вестников», которая никогда не пустует и на которой старых, уходящих, заменяют молодые, вновь приходящие. В 1908 году, а возможно и чуть раньше, он сделал запись в своем альбоме. Впрочем, записью это даже нельзя назвать, скорее, это притча.

«Устав от беготни по улицам большого города, я присел на скамейку, предназначенную для вестников.

Стояла страшная жара. Серо-желтые дома стучали зубами, остро блестели пестрые вывески, воздух разрывали золоченые солнцем башни. Замученные жарой люди двигались сонно, медленно. Какой-то пожилой человек, пожалуй, даже старик, шел, тяжело волоча ноги. Голова его тряслась, он опирался на палку. Став передо мною, старик внимательно меня разглядывал. Слезящиеся глаза его были бесцветны, печальны.

“Нищий”, решил я и потянулся за медяком в карман. Но старик, странно прищурившись, спросил таинственным шепотом:

– Приятель, скажи мне, как выглядит зеленый цвет?

– Зеленый цвет? Гм… зеленый это такой цвет ха! Такой, как трава, деревья… Деревья тоже зеленого цвета: листья, ответил я ему. Ответил и огляделся вокруг. Но нигде не было ни деревца, ни кусочка зеленой травы. Старик засмеялся и взял меня за пуговицу:

– Если хочешь, пойдем со мной, приятель. Я спешу в тот край… По дороге расскажу тебе кое-что интересное.

Когда я собрался в путь, он начал рассказывать:

– Когда-то очень давно, когда я был молод, как ты, мой сын, стояла страшная жара. Устав от беготни по улицам большого города, я присел на скамейку, предназначенную для вестников.

Жара стояла страшная. Серо-желтые дома стучали зубами, остро блестели пестрые вывески, воздух разрывали золоченые солнцем башни. Люди, замученные жарой, двигались сонно, медленно.

Долго я глядел на них и вдруг ощутил тоску по лугу, деревьям, по майской зелени. Сорвался я с места и пошел, чтоб вот так идти по жизни в напрасных поисках всего этого в городе. Я поднимался на высокие башни, но, увы, по всему горизонту, везде, был город, город и нигде ни капли зелени. Все же я знал есть она в этих краях, только мне, наверное, не дойти стар я.

Ах, если бы можно было где-нибудь отдохнуть невдалеке. Ароматы, звенит мошкара, кругом зелень, трава, деревья.

Я посмотрел на старика. Он плакал и улыбался, как ребенок.

Кусок пути мы прошли молча. Потом старик сказал:

– Ну, с меня хватит. Дальше пойти я уже не смогу. А ты иди, иди без устали. И заранее тебе говорю: зной будет постоянным, когда идешь по этому пути ночи нет, всегда лишь день. По дороге говори людям о лугах и деревьях, но их ни о чем не спрашивай… Ну, иди счастливо, а я останусь здесь. Погоди, сын, забыл я: смотри с высоких башен увидишь дорогу. А если цель будет еще далеко и старость тебя настигнет, знай, что там тоже будет скамейка, предназначенная для вестников. И всегда на ней молодые люди. Ну, а сейчас иди, так сказал старик, и я пошел дальше и смотрел с высоких башен».

Эта притча о бесконечном поиске человеком иного мира, более тонкого, более красивого, дающего этому человеку силу. Об этом мире знают те, кто сидит на «скамейке вестников», а затем отправляется в долгий тяжелый путь искать и траву, и деревья, и простор, наполненный ароматами. Простые люди ни об этом мире, ни о дороге туда ничего не знают. И так поколение за поколением творцы и ясновидцы стремятся в неведомую даль, чтобы мир плотный и тяжелый наконец избавился от палящего зноя незнания и невежества. Чюрленис сам прошел этот тяжелый путь постижения Красоты иных миров через Красоту земную и через земную музыку. Кроме трудностей и страданий на этом пути есть высокие башни, которые не дают Вестнику заблудиться на незнакомой дороге – «и я пошел дальше и смотрел с высоких башен». Он сам был Вестником, принесшим нам Новую Красоту нездешнего мира, не затуманенную тяжелой вуалью мира земного. И освобожденная от этой тяжести Новая Красота зазвучала тонкой музыкой высших сфер и космическим ритмом, вливая в наш плотный мир новую высоковибрационную энергетику, необходимую человеку для эволюционного восхождения.