Изъятие церковных ценностей в 1922. Декрет вцик об изъятии церковных ценностей. Политбюро и ГПУ в борьбе за церковные ценности и политическое подчинение духовенства

Высший орган законодательной власти Советской России - Президиум ВЦИК (председатель М. И. Калинин) - 2 января 1922 г. принял постановление «О ликвидации церковного имущества». 23 февраля 1922 года Президиум ВЦИК опубликовал декрет, в котором постановлял местным Советам «…изъять из церковных имуществ, переданных в пользование групп верующих всех религий, по описям и договорам все драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие коих не может существенно затронуть интересы самого культа, и передать в органы Народного Комиссариата Финансов для помощи голодающим». Декрет предписывал «пересмотр договоров и фактическое изъятие по описям драгоценных вещей производить с обязательным участием представителей групп верующих, в пользование коих указанное имущество было передано» . На деле же речь шла об изъятии всех ценностей безо всякого разбора .

Вскоре после издания декрета Патриарх Тихон написал на имя председателя Президиума ВЦИК Калинина (так как - формально - инициатива изъятия исходила от ВЦИК) запрос. Не получив от последнего ответа, Патриарх 15 (28) февраля 1922 г. обратился к верующим с Воззванием, ставшим впоследствии широко известным, в котором подверг осуждению вмешательство ВЦИК в дела Церкви, сравнив его со святотатством :

<…> Мы нашли возможным разрешить церковно-приходским советам и общинам жертвовать на нужды голодающих драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления, о чём и оповестили Православное население 6 (19) февраля с. г. особым воззванием, которое было разрешено Правительством к напечатанию и распространению среди населения.

Но вслед за этим, после резких выпадов в правительственных газетах по отношению к духовным руководителям Церкви, 10 (23) февраля ВЦИК, для оказания помощи голодающим, постановил изъять из храмов все драгоценные церковные вещи, в том числе и священные сосуды и прочие богослужебные церковные предметы. С точки зрения Церкви подобный акт является актом святотатства… Мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается Ею как святотатство - миряне отлучением от Неё, священнослужители - извержением из сана (Апостольское правило 73, Двукратн. Вселенск. Собор. Правило 10).

10 марта 1922 г. Ленин получил подробную докладную записку с обоснованием необходимости создания за рубежом специального синдиката для реализации изъятых ценностей от наркома внешней торговли Л. Б. Красина , на которую наложил положительную резолюцию .

11 марта 1922 г. Л. Д. Троцкий направил Ленину письмо, в котором жаловался на медлительность комиссий ВЦИКа по изъятию ценностей и на неразбериху, царящую в этих комиссиях. Троцкий предложил создать «секретную», «ударную» комиссию в составе председателя Сапронова , Уншлихта , Самойловой-Землячки и Галкина для проведения показательного изъятия в Москве. По замыслу Троцкого, такая комиссия должна была заниматься «фактическим изъятием» и обеспечением «политической … стороны дела». Деятельность комиссии должна была быть секретной, всё должно делаться от имени ЦК Помгола .

На следующий день, 12 марта 1922 г. Троцкий написал на имя Ленина донесение о фактическом ходе изъятия, акцентируя внимание, что дело переход в стадию «последнего „удара“» и работу по изъятию необходимо организовать так, «чтобы оно произошло без политических осложнений», для чего накануне созданная «ударная» московская комиссия уже приступила к работе. Для дискредитации и внесения раскола в Церковь планировалась широкомасштабная кампания в пользу изъятия со стороны священников-обновленцев . Изъятие в Москве планировалось завершить к началу партийного съезда - Москва должна была стать примером: «Если в Москве пройдёт хорошо, то в провинции вопрос решится сам собой». Шла подготовительная работа по началу акции в Петрограде. Заканчивалось донесение так: «Главная работа до сих пор шла по изъятию из упразднённых монастырей, музеев, хранилищ и пр. В этом смысле добыча крупнейшая, а работа далеко ещё не закончена». На донесение Троцкого Ленин отреагировал немедленно, в тот же день отправив телефонограмму ответственному секретарю ЦК РКП(б) Молотову : «Немедленно пошлите от имени Цека шифрованную телеграмму всем губкомам о том, чтобы делегаты на партийный съезд привезли с собой возможно более подробные данные и материалы об имеющихся в церквах и монастырях ценностях и о ходе работ по изъятию их» .

События в Шуе и реакция на них большевистского руководства

В марте в ряде мест произошли волнения, связанные с изъятием ценностей. Особенно большой общественный отклик вызвали события в Шуе , где 15 марта 1922 г. толпа взволнованных верующих оказала сопротивление изъятию ценностей. По толпе был открыт пулемётный огонь. В результате столкновения были убиты четверо, ранены десятеро.

На следующий день в связи этим событием политбюро ЦК РКП(б), в отсутствие Ленина, приняло решение приостановить изъятие, на места была разослана телеграмма: «…Политбюро пришло к заключению, что дело организации изъятия церковных ценностей ещё не подготовлено и требует отсрочки…» .

Но 19 марта 1922 г. Ленин направил секретное письмо членам Политбюро ЦК РКП(б) , в котором изложил свой план расправы с церковью, воспользовавшись голодом и событиями в Шуе. Письмо квалифицировало события в Шуе как лишь одно из проявлений общего плана сопротивления декрету Советской власти со стороны «влиятельнейшей группы черносотенного духовенства» и безусловно требовало воспользоваться ситуацией и «с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления, … дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий … Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше» . Ленин настаивал на окончательной и скорой расправе с Русской православной церковью немедленно: «Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать» . Он понимал, что с началом Генуэзской международной конференции , на которую большевики возлагали большие надежды, желая получить дипломатическое признание, которого РСФСР тогда ещё не имела, и экономическую и финансовую помощь от стран Запада («после Генуи окажется или может оказаться, что жестокие меры против реакционного духовенства будут политически нерациональны, может быть даже чересчур опасны.» ), выполнить такую операцию было бы значительно труднее - в случае приёма Советской России в «семью цивилизованных народов» могли последовать действия западных стран против церковных репрессий и обязательства, которые пришлось бы взять на себя. Кроме того, Ленин полагал что изъятие церковных ценностей под видом борьбы с голодом заставит замолчать даже представителей русской белой эмиграции , которые в иных условиях несомненно протестовали бы против изъятия. Причём по планам Ленина изъятые ценности и не должны были направляться на закупку продовольствия для голодающих - на средства, вырученные от этой операции необходимо «создать фонд… . Без этого никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимы. Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть, и несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало. А сделать это с успехом можно только теперь» . Телеграммы о приостановке изъятия Ленин предлагал не отменять, чтобы «усыпить бдительность» неприятеля. Самих же участников событий в Шуе наказать в ходе судебного процесса который должен «закончится не иначе, как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров» , для чего послать в Шую «энергичного и толкового» представителя, дав ему «устные» инструкции. «Устные директивы» выдать и судебным властям, которые должны организовать процесс над «мятежниками» .

На основе разосланного накануне членам Политбюро ЦК проекта мероприятий по изъятию, разработанных Троцким, Политбюро ЦК РКП(б) 22 марта 1919 г. приняло его план к исполнению. Он включал арест Синода , показательный процесс по Шуйскому делу, а также указывал - «Приступить к изъятию во всей стране, совершенно не занимаясь церквами, не имеющими сколько-нибудь значительных ценностей» .

10 мая 1922 г. были расстреляны шуйские протоиерей Павел Светозаров , иерей Иоанн Рождественский и мирянин Пётр Языков .

Кампания по дискредитации Патриарха Тихона

Хотя в своём секретном письме от 19 марта 1922 г. Ленин и написал о Патриархе Тихоне «самого Патриарха Тихона, я думаю, целесообразно нам не трогать…» чтобы путём усиленного наблюдения за ним выявить все его связи, но уже в том же месяце начались допросы Патриарха. Он вызывался в ГПУ , где ему дали под расписку прочесть официальное уведомление о том, что правительство «требует от гражданина Беллавина как от ответственного руководителя всей иерархии определённого и публичного определения своего отношения к контрреволюционному заговору, во главе коего стоит подчинённая ему иерархия» .

Уже в начале мая 1922 г. по предложению Ленина Политбюро ЦК РКП(б) постановило :

Дать директиву Московскому трибуналу:
1. Немедленно привлечь Тихона к суду.
2. Применить к попам высшую меру наказания.

Судебные процессы, связанные с изъятием церковных ценностей

Кампания по изъятию церковных ценностей только за первое полугодие 1922 г. вызвала более 1400 случаев кровавых столкновений. По этим событиям состоялся 231 судебный процесс; 732 человека, в основном священнослужители и монахи, оказались на скамье подсудимых .

Осуждённые по делу об изъятии церковных ценностей

См. также

Напишите отзыв о статье "Изъятие церковных ценностей в России в 1922 году"

Примечания

Литература

  • Кривова Н. А.
  • Кривова Н. А. . // Международный исторический журнал. - № 1. - 1999.
  • Латышев А. Г. Рассекреченный Ленин. - М .: Март, 1996. - 336 с. - ISBN 5-88505-011-2 .

Отрывок, характеризующий Изъятие церковных ценностей в России в 1922 году

В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.

Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.

В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.

– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.

Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.

Статья иеродиакона Иова (Чернышева), преподавателя Николо-Угрешской духовной семинарии, соискателя ученой степени кандидата богословия, посвящена изучению изъятия церковных ценностей в Николо-Угрешском монастыре в 1922 году. Статья публикуется в авторской редакции. Сайт Богослов.ру.

Сложную эпоху XX столетия, принесшую Русской Церкви горькие страдания и славу исповедничества, можно охарактеризовать словами историка И.К.Смолича: «Церковь пытается вступить на свободный и самостоятельный путь развития и провести реформу сверху донизу. Но внутриполитический переворот в России ставит ее теперь под удар новой государственной власти. Церковь теоретически от государства отделена, практически же новая государственная власть вмешивается в жизнь Церкви. Русская Церковь, или лучше сказать Восточно-Православная Церковь в СССР теперь должна бороться за свое христианское существование. Эта борьба имеет для данного периода эпохальное значение». В этой борьбе предстояло явить миру подвиг веры, истинную христианскую надежду. Церковь в новых исторических условиях должна была продолжить свою спасительную миссию Просвещения.

Среди многообразных форм преследования Русской Церкви в годы атеистического гонения кампания по изъятию церковных ценностей занимает особое место. Формальным поводом к проведению кампании послужили тяжелейшие последствия засухи лета 1921 года и наступившего голода. «Картины голода в Поволжье, который начался осенью 1921 года, были поистине кошмарными, — писали в своих «Очерках» А.Э. Левитин-Краснов и В.А. Шавров, — они поражают даже нас, переживших ленинградскую голодную зиму 1941/42 гг. Достаточно сказать, что людоедство стало в те дни в Поволжье массовым явлением — на людей, как на диких зверей, расставлялись силки; под самым Саратовом, в 2-3 километрах от города, зверски убивали пешеходов, которые становились затем жертвами людоедов; попадались полностью вымершие деревни».

Летом 1921 года святитель Тихон, Патриарх Всероссийский, обратился к главам христианских Церквей с призывом о помощи. Патриарх также составил специальное воззвание к клиру и пастве, в котором призывал к совершению добровольных благотворительных пожертвований в пользу голодающих. Для контроля и распределения собранных средств в августе 1921 года Святейший Патриарх составил специальный церковный комитет из духовенства и мирян, который был распущен советской властью. «Вместо него начинает действовать государственная «Центральная комиссия помощи голодающим» при ВЦИКе».

«Разрешение на сбор средств в помощь голодающим Русская Православная Церковь получила только в декабре 1921 г., когда Президиум ВЦИК принял соответствующее постановление. Начались переговоры с Центральной комиссией помощи голодающим при ВЦИК (ЦК Помгол), завершившиеся выработкой Положения об участии Церкви в деле помощи голодающим».

В результате достигнутых договоренностей патриарх Тихон выпустил новое первосвятительское послание от 6 февраля 1922 года, согласованное с ЦК Помголом, где, в частности, писал: «мы допускаем возможность духовенству и приходским советам, с согласия общин верующих, на попечении которых находится храмовое имущество, использовать находящиеся во многих храмах драгоценные вещи, не имеющие богослужебного употребления (подвески в виде колец, цепей, браслет, ожерелье и другие предметы, жертвуемые на украшение святых икон, золотой и серебряный лом), на помощь голодающим».

Пожалуй, это решение можно считать наиболее целесообразным: со стороны Церкви была бы оказана благотворительная помощь, в то же время, священные предметы, имеющие богослужебное указание, были бы сохранены. Однако, последующие события показали, что забота о жертвах голода стала лишь прикрытием масштабной акции гонения Церкви. Преследуя Церковь, власть Советов ставила себе целью не только идеологическую борьбу, но осуществляла и элементарный грабеж, который прикрывался необходимостью использования церковных ценностей на благо всего народа. Кампания по изъятию церковных ценностей являлась продолжением политической линии, взятой властью большевиков в 1918 году.

23 января 1918 года был принят декрет об отделении Церкви от государства, ставивший Церковь в бесправное положение. Даже ярый апологет советской власти, обновленческий лидер А.И. Введенский признает, что «декрет об отделении Церкви от государства, несмотря на то, что весь Собор <Всероссийский Церковный Собор 1917-1918 гг. – И.Ч.> шел под знаком этой возможности, оказался неожиданным».

Принцип свободы совести, продекларированный в этом документе, приводил к тому, что «Церковь отделяется от государства. Каждый гражданин может исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Школа отделяется от Церкви. Преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается. Граждане могут обучать и обучаться религии частным образом.

Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием. Здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются по особым постановлениям местной или центральной государственной власти в бесплатное пользование соответственных религиозных обществ».

На деле это означало начало невиданной кампании по преследованию верующих, закрытию храмов и изъятию церковных ценностей, с этого времени «посыпался ряд декретов и постановлений, направленных на удушение Церкви». Советская власть видела в Церкви идеологического врага: «опорной базой контрреволюции зачастую были монастыри».

Уже 27 декабря 1921 года вышел декрет ВЦИК «О ценностях, находящихся в церквах и монастырях», согласно которому, все имеющееся имущество должно быть «распределено на три части:

1. Имущество, имеющее историко–художественное значение подлежат к исключительному ведению Отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины, Народного Комиссариата Просвещения, согласно инструкции отделения церкви от государства.

2. Имущество, материальные ценности, подлежащие выделению в Государственное Хранилище Ценностей РСФСР.

3. Имущество обиходного характера, где оно сохранилось».

2 января 1922 года появилсядекрет об изъятии музейного имущества, а 22 января 1922 года на заседании ВЦИК было принято постановление «Об изъятии церковного имущества». Это постановление заменило добровольный характер пожертвования принудительным изъятием, которому подлежали все «драгоценные предметы из золота, серебра и камней», при этом в декрете обговаривалось, что изъятие «не может существенно затронуть интересы самого культа». Это замечание было достаточно расплывчатым и позволяло по-разному определять степень существенности того или иного предмета. В каждой губернии должны были быть образованы Комиссии «в составе представителей Губернского Исполнительного Комитета, Губернской Комиссии помощи голодающим и Губернского финансового отдела под председательством одного из членов ВЦИК».

Поскольку все имущество, которым ранее обладала Церковь, было передано в собственность народа, то ценности, находящиеся в храмах, по сути своей, были в пользовании общиной верующих, о чем заключались договора. В вязи с этим изъятие ценностей подразумевало пересмотр договоров, а сами ценности должны были рассматриваться в присутствии группы верующих. Изъятое поступало в особый фонд, при этом подробный перечень ценностей должен был публиковаться в местной печати.

Вопросы изъятия церковных ценностей стали предметом широкой дискуссии, в т.ч. в печати. Современники тех событий писали: «Церковь пришла в движение. Карьеристы и конъюнктурщики, как всегда, еще более накаляли атмосферу, подливали масло в огонь, стремясь во что бы то ни стало заработать на этом политический капитал. Особенно лез вон из кожи некий Михаил Горев, статьи которого, наполненные призывами к расправе с духовенством, не сходили тогда со столбцов центральной прессы. Читатели его статей, злобных и хлестких, вероятно, очень удивились бы, если б узнали, что всего четыре года назад антирелигиозный вития сам был священником. Мало того, свящ. Галкин, писавший после революции под псевдонимом Михаил Горев, был в свое время приближенным митрополита Питирима и завсегдатаем у «благочестивого старца» Распутина».

Святейший Патриарх Тихон 28 февраля 1922 года направил новое послание по поводу изъятия ценностей у Церкви: «ВЦИК, – писал святитель, – постановил изъять из храмов все драгоценные церковные вещи, в том числе и священные сосуды и прочие богослужебные церковные предметы. С точки Церкви подобный акт является актом святотатства». Патриарх вновь подчеркивал возможность передачи предметов небогослужебного характера.

Действия и состав уездной комиссии по изъятию церковных ценностей регулировались специальной инструкцией. В обязанности комиссии входило «изъятие всех предметов религиозного культа из золота, серебра, платины и драгоценных камней, находящихся в пользовании и на хранении групп верующих всех религий в предоставленных им в пользование, согласно Декрета об отделении церкви от Государства, церквах, ризницах, часовнях, костелах, синагогах, кирхах, храмах, молельнях, мечетях, старообрядческих моленных, сектантских молитвенных домах и т. п.».

Изъятие ценностей должно было проходить в соответствии со списками ценностей, представляемых губернской комиссией. Однако тут же становится очевидным насильственный характер изъятия: примечание инструкции говорит, что «в первую очередь подлежат изъятию ценности из наиболее богатых храмов, монастырей, синагог, часовен и т.д.».

Согласно инструкции, работа по изъятию ценностей должна была должна выглядеть следующим образом: комиссия «назначает день и час производства работ в данном здании, и не менее чем за одни сутки до срока прибытия на место, вызывает к означенному часу от трех до пяти лиц, из числа группы верующих, в использовании которых находится данное здание со всеми имеющимися у них документами и описями (причем, обязательно должна быть представлена старая, до 1917 г., церковная опись, или инвентарная книга) и при надобности представителя ГубмузеяПодкомиссия сверяет описи с наличностью церковного имущества, и, при обнаружении предметов, не внесенных в описи, заносит в таковые, при отсутствии же в наличии какого либо предмета, имеющегося в описи Подкомиссия составляет о сем особый протокол и передается Следственным органам для производства расследования и привлечения виновных к ответственности Представители групп верующих имеют право вносить в протокол все свои замечания и возражения по поводу передачи в пользу голодающих предметов… Драгоценные предметы без которых невозможно совершение богослужения, немедленно заменяются Губкомиссией менее ценными».

Ценности, которые имеют музейное значение, должны были незамедлительно передаваться в фонды музеев.

При составлении описи изымаемых ценностей, все «предметы, состоящие из золота, серебра, платины и драгоценных камней, точно описываются и упаковываются… причем выделяются в самостоятельные группы золотые и платиновые изделия и драгоценные камни и серебряные изделия; золотые и платиновые изделия пересчитываются по штучно, с указанием количества камней и сорта, без определения веса камней, но с указанием точного веса каждой вещи; серебряные изделия сосчитываются по штучно, с указанием общего веса; все изъемлимые ценности отмечаются в имеющейся при храме описи и заносятся в особый протокол, подписываемый, как членами Подкомиссии, так и Представителями группы верующих, в пользовании коих предметы эти находились».

Комиссия обеспечивала транспортировку ценностей, которые «должны быть помещены в прочную деревянную, или металлическую тару, обвязанную дважды накрест толстой веревкой, или проволокой, концы которой должны быть опечатаны, или опломбированы Представителями Подкомиссии». Указанная инструкция говорила и о том, что «районные Подкомиссии в г. Москве направляют изъятое имущество непосредственно в Гохран».

Деятельность этих подкомиссий должна была четко фиксироваться в соответствующих описях. Московская Губкомиссия от 01 апреля 1922 года устанавливала в согласии с Гохраном порядок фиксации изъятия церковных ценностей в виде заполнения нескольких форм.

Чуть позже были сформулированы инструкции для отдельных комиссий, которые направлялись в конкретные церкви: «Общие работы по изъятию в отдельных церквах руководит уполномоченный районной комиссии, являющийся ответственным политическим руководителем группы; в распоряжении уполномоченного районная комиссия командирует одного помощника, одного секретаря и двух конторщиков. Б. Гохран командирует в распоряжение уполномоченного 2 – х специалистов (одного серебряника и одного ювелира) и двух рабочих, таким образом состав отдельных групп следующий: 1 уполномоченный, 1 помощник, 1 секретарь, 2 специалиста, 2 рабочих (упаковщика)». При отдельной необходимости в эти комиссии могли быть включены дополнительные лица.

Описывался и сам процесс изъятия ценностей: «Техническая группа во главе с уполномоченным направляются в церковь, где должна производится работа; вызываются представители от духовенства и верующих; и немедленно предъявляются требования представителям духовенства с предоставлением клировых ведомостей 1914 года, и только в отсутствии этих ведомостей комиссия приступает к работе по позднейшим ведомостям; в случае отсутствия и этих, работа производится по наличности ценностей церкви, причем на отсутствие описей составляется особый акт, каковой передается для проведения расследования… По получению клировых ведомостей комиссия приступает немедленно к работе, никакие задержки откладывания недопустимы… Церковь на время работы запечатывается… Уполномоченный Районной комиссии предлагает представителям духовенства и верующих самим производить снятие риз и других ценностей подлежащих изъятию; в случае их отказа к работе приступает сама техническая группа… Все изъятые ценности записываются в специальные акты… Акты должны быть со следующими подписями: а) уполномоченный райкомиссии, б) представителя Гохрана, в) представителя духовенства или верующих».

Приведенные инструкции показывают, что само изъятие ценностей вроде бы не несло в себе идеологической подоплеки, а проводилось в рамках согласия и непротивления. Однако, под видом изъятия ценностей явно должна была развернуться настоящая идеологическая компания против Церкви. В самих конкретных указаниях инструкций для изъятия церковных ценностях на местах мы видим, что эта кампания носила идеологическую окраску. Комиссиям предлагалось брать «на учет ювелиров, серебряников и иных лиц… из товарищей коммунистов и лояльно беспартийных». В ходе подготовительной работы к изъятию церковных ценностей необходимо было «перенести весь центр тяжести агитационной и подготовительной работы на фабриках и заводах. На фабрики и заводы где настроение рабочих благоприятное устроить сразу общее собрание, где настроение неблагоприятное устроить конференции… Для усиления агитационной и митинговой компании считать необходимым привлечь бывших священнослужителей стоящих на платформе советской власти».

Очевидцы тех событий пишут: «Изъятие ценностей явилось оселком для испытания политических убеждений тогдашнего духовенства: «приемлющие» высказывались за безоговорочную передачу всех ценностей, «неприемлющие», не отрицая, конечно, необходимости помощи голодающим, отказывались отдавать священные предметы в руки антирелигиозной власти и вообще не хотели, чтобы помощь голодающим происходила через Советское правительство».

Случалось и сопротивление изъятию ценностей. «Когда люди в кожаных куртках вошли в храмы, чтобы изъять серебряные и золотые чаши, масса верующих бросилась на защиту ценностей; волна инцидентов прокатилась по стране. На столбцах газет появились громовые статьи против церковников, начались аресты священников».

Что касается числа пострадавших в этот период, то в одном из последних исследований Н. Н. Покровский, комментируя данные современной исторической науки по этому вопросу, пишет: «Документы Политбюро и Лубянки пока не дают возможности определить цифровые характеристики ни числа столкновений между верующими и властями, ни количества убитых и раненых в этих столкновениях, ни числа репрессированных. Из одной работы по истории РПЦ в другую переходит свидетельство активного участника событий «живоцерковного» протопресвитера В. Красницкого о том, что в ходе изъятия в 1922 г. в стране произошло 1 414 кровавых инцидента. Часто (хотя не всегда точно) приводятся сведения бежавшего из России священника Михаила Польского о том, что в 1922 г. общее число жертв, погибших при столкновениях и расстреляных по суду, было 2 691 человек белого духовенства, 1 962 монашествующих, 3 447 монахинь и послушниц; всего 8 100 жертв. В литературе встречаются и упоминания о том, что в связи с изъятием церковных ценностей в 1922 г. в стране прошло 231 судебное дело, на коих были вынесены приговоры 732 человекам…».

19 марта 1922 года, после получения известия о сопротивлении изъятию церковных ценностей в Шуе, которое закончилось кровопролитием, Ленин написал свое известное письмо, в котором достаточно четко раскрыл смысл и цели кампании по изъятию ценностей: «Все соображения указывают на то, что позже сделать нам этого не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечивал нам сочувствие этой массы, либо, по крайней мере, обеспечил бы нам нейтрализование этих масс в том смысле, что победа в борьбе с изъятием ценностей останется безусловно и полностью на нашей стороне… Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий».

Мандат на изъятие ценностей в Николо-Угрешском монастыре был выдан 22 апреля 1922 года, описи мест изъятых ценностей датируются 28, 29 апреля и 2 мая 1922 года.

2 мая 1922 года был составлен протокол на изъятие ценностей Николо-Угрешского монастыря. Оно проводилось представителями Московской уездной комиссии М.П. Коршевым, В.И. Кондратовым, Н.К. Феофановым, В.П. Цыгановым, Ф.Н. Чуркиным и А.Н. Барановым в присутствии представителей общины верующих ризничего иеромонаха Иоасафа и члена церковного совета Ивана Григорьевича Киселева.

По протоколу, при приеме ценностей выявилось несоответствие с описями. Так, в золотой панагии, изъятой и сданной в Гохран, не было бриллианта, зафиксированного в описи от 23 октября 1918 года. Не хватало и других ценностей, которые, по слова ризничего иеромонаха Иоасафа, были отправлены в Сибирь и на фронт, ряд из них был размещен на монастырском хуторе в Александровском уезде Владимирской губернии.

Описи изъятого имущества подписали, соответственно, уполномоченный районной комиссии Н.К. Феофанов, представитель верующих И.Г. Киселев и ризничий иеромонах Иосасаф.

Протокол утверждает, что со стороны представителей общин верующих при передаче ценностей жалобы на неправильности, допущенные при изъятии церковных ценностей, отсутствовали.

И хотя естественное сопровождение ценностей охраной от органов правопорядка порой толкуется в пользу насильственного характера изъятия ценностей в Николо-Угрешском монастыре, стоит признать, что изъятие проходило мирно, ни какой недосказанности в протоколе не было. Напротив, обширный корпус подобных документов приводит примеры того, что малейшие волнения находили письменную фиксацию, соответственно, решение вопросов проходило уже в ином русле. В обители святителя Николая изъятие церковных ценностей не встретило сопротивления.

Нужно упомянуть и о том, что по свидетельству Геннадия Ивановича Ерастова, родственника насельника обители игумена Филофея, настоятеля монастыря архимандрита Макария обвиняли в сокрытии ценностей, но доказать этот факт не смогли. Документальных подтверждений этому воспоминанию не найдено.

Сводная ведомость изъятых ценностей Ухтомского района Московской области дает нам подробную информацию по Николо-Угрешскому монастырю.

Эти данные могут быть представлены в следующей таблице:

Таблица 1. Изъятые в 1922 году церковные ценности и Николо-Угрешского монастыря (по данным сводной ведомости изъятых ценностей Ухтомского района Московской области)

Точный вес

Количество предметов

Наименование предметов

Успенский храм

Ризы серебряные – 3

Ризы серебряные – 2

Оклад с царских врат

1 п. 4 ф. 64 з.

Ризы серебряные – 2

Ризы серебряные – 10

Лампад серебряных – 16

Крестиков серебряных – 25

Венцов серебряных — 3

Доска из под мощей и ковчег – 2

Ризы серебряные – 3

Ризы серебряные – 3

Венец – 1

Оклад и венец – 2

Риза с венцом — 1

Никольский храм

Риза серебряная – 11

Оклад серебряный- 1

Венчик серебряный – 1

Медальон серебряный -1

Риза серебряная – 1

1 п. 29 ф. 55 з.

Ризы серебряные – 3

Хоругви серебряные – 2

Риз серебряных – 5

Риз медных серебренных – 2

Алмазов с нагрудного креста – 12

Жемчуга с него же — 166

Преображенский храм

Ризы серебряные – 6

Венок серебряный – 1

Крестик приб.золотой — 1

Серебро от престола

Серебро от престола

Дарохранительницы – 2

Примечание. У одной вес 17,5 ф.,

У другой около пуда

1 п. 27 ф. 74 з.

Лампады — 2

1 п. 7 ф. 30 з.

Лампады серебряные — 13

Скорбященская церковь

Ризы серебряные –24

Камней изумруд. — 15 шт.

Яхонты – 12 шт.

Лампады — 2

Казанская церковь

Ризы серебряные – 13

Лампады – 3

Оклад серебряный — 1

Храм ап.Матвея

1 п. 15 ф. 71 з.

Лампады – 3

Евангелия — 9

Евангелие

Кресты – 12

Примечание. 120 зерн.жемч.

1 п. 8,5 ф. 3 з.

Дарохранительницы серебряные вызолоченные – 6

Дарохранительницы серебряные – 1

Кадила серебряные — 10

Ризы серебряные – 15

Панагия золотая с камнями – 1

Крест серебряный – 1

Митр с жемчугом и серебром – 2

Жемчуга с Покров. – 3

Ковшей серебряных – 2

Стручец серебряный – 3

Серебро с пасата — 1

Чаша кропильная серебряная – 1

Ризы серебряные – 30

Ризы серебряные – 33

Поясок с креста – 1

Стаканчиков серебряных – 3

Венок с распятия — 1

Потиры сер.выз. с принадлежн. – 9

Копий посеребренных – 6

Дискос серебряный – 1

Лжицы серебряные – 3

Ковшичек серебряный — 1

Дарохранительницы – 2

Потир с принадл. – 5

Кадило серебряное – 1

Блюдо серебряное – 1

Ковши серебряные – 2

Чаши серебряные – 2

Венчики серебряные — 2

Евангелий – 2

Яхонтов (камн.) – 6

Изумрудов – 2

Крупных бурмисск.зерен — 8

Сводная ведомость изъятых ценностей по Московскому уезду также приводит общие данные для каждого объекта. В ней указано количество мест (т.е. упаковочных тар), количество предметов и общий вес ценностей. Из Николо-Угрешского монастыря ценности были изъяты в количестве 558 предметов, которые занимали 33 места, их общий вес которых составил 24 пуда 38 фунтов и 64 золотника.

Для сравнения можно привести данные для других объектов. Так, из Николо-Перервинской обители были изъяты ценности в количестве 85 предметов, которые занимали 13 мест, общий вес 11 пудов 18 фунтов и 22 золотника. Из Церкви Рождества Богородицы села Капотня были изъяты ценности в количестве 49 предметов, которые занимали 3 места и общий вес которых составил 4 пуда 7 фунтов и 90 золотников. Из Казанской церкви села Котельники были изъяты ценности в количестве 22 предмета, которые занимали одно место и общий вес которых составил 1 пуд 23 фунта. Из Троицкой церкви села Наташино были изъяты ценности в количестве 10 предметов, которые занимали одно место и общий вес которых составил 10 фунтов.

Стоит отметить, что сводные описи Ухтомского района Московской области и Московского уезда упоминают и наименование поселения, в котором располагался монастырь: Николо-Угреша и Николо-Угрешское.

Кроме того, общий список церквей Ухтомского района, подготовленный Комиссией по изъятию церковных ценностей, содержит перечисление храмов Николо-Угрешского монастыря: «Преображенский, Успенский, Усекновения главы, Скорбященская, Казанская, Петро-Павловская, Сергия Радонежского». Отсутствие в этом списке Никольского собора не совсем понятно.

В ходе изъятия ценностей в Московском уезде советскими властями были выявлены недостатки при сдаче в Гохран, о которых секретно сообщалось в Московскую губернскую комиссию по изъятию ценностей:

«1) Волокита, выражающаяся в том, что при сдаче каких-нибудь 5-6 мешков приходится терять по 7-8 и более часов;

2) Так как Уездная комиссия, не имея опыта в прошлом, не могла достаточно организовать свой местный аппарат, и этим самым была поставлена в безвыходное положение, и сдача ценностей происходит непосредственно в Гохран, который, принимая таковые, выдавая на принятые росписи (акты)… неимеющие достаточные сведения о сданных ценностей, а именно, нет указания о весе таковых, а имеются указания только количестве мешков».

Возникали и конфликты между Московской уездной комиссией и Губернской Комиссией. Сохранилось обращение председателя губкомиссии Медведя к председателю Московской уездной комиссией Колотову с требованием «сдать на склад не доданные 45 пудов муки из ошибочно выданных лишних 100». Это дело тянулось около месяца. Очевидно, что подобные распри, осложняя деятельность комиссий, демонстрировали их реальные цели.

Результаты изъятия церковных ценностей были подведены в «Ведомости количества собранных церковных ценностей по 1-е ноября 1922г.», направленной в Секретариат ЦК РКП(б) от ЦК Последгола (бывшего Помгола). Общая оценка полученных ценностей составила 4 650 810 рублей 67 копеек (в золотых рублях). Стоимость же сданных в Госхран ценностей составила 1 948 767 рублей 57 копеек для города Москвы и 960 143 рублей 46 копеек для Московской губернии. Таким образом, на Московской регион пришлась большая часть изъятых ценностей в ходе кампании 1922 года.

Реализация изъятых ценностей «проводилась по трем направлениям: промышленная переработка церковного серебра и золота для Наркомфина, формирование «алмазного фонда» Гохрана, отбор художественных изделий для экспортного управления Внешторга». Реальная судьба изъятых ценностей остается для нас неизвестной.

В результате всероссийской кампании произошел ряд событий: арест святителя Тихона, и расстрел священномученика Вениамина Петроградского, страдания и тяготы многих исповедников и новомучеников, возникновение обновленческого раскола. Тем не менее, Русская Церковь мужественно и достаточно спокойно пережила это событие. Отсутствие изъятого не могло прекратить спасительное служению миру, которое совершает Церковь Христова. Вера в Божественный Промысл, устрояющий заботу о Святых Своих Церквах, не оставлял пастырей и пасомых той сложной эпохи. Взирая на перипетии XX столетия, Русская Церковь, пережившая бурю гонений, может свидетельствовать словами Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Сергия: «А Божий мир по-прежнему стоит… А Божий мир по-прежнему стоит…»

Смолич И. К. К вопросу периодизации истории Русской Церкви (пер. с немецкого архимандрита Макария (Веретенникова) // Альфа и Омега. 1998. № 3. С. 173.

Левитин-Краснов А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. М., 1996. С.33.

Цыпин В., прот. История Русской Церкви. М., 1997. С.72.

Изъятие церковных ценностей в Москве. М., 2006. С. 4.

Изъятие… С.148.

Введенский А.И., прот Церковь и государство. М., 1925. С.111.

Цит. по: Русская Православная Церковь в советское время / сост. Г.Штриккер. М.,1995. С. 113.

Поспеловский Д.В. Русская Православная Церковь в XX веке. М., 1995. С. 50.

Куроедов В.А. Религия и Церковь в советском государстве. М., 1982. С. 62.

Изъятие… С.143-144.

Там же. С. 149.

Изъятие… С.150.

Левитин-Краснов А., Шавров В. Очерки… С.54.

Акты Святейшего Патриарха Тихона и позднейшие документы о преемстве высшей церковной власти. М., 1994. С.190.

Изъятие… С.14.

Инструкция для уездных и районных подклмиссий по изъятию церковных ценностей // Центральный государственный архив Московской области (ЦГАМО). Ф. 66. Оп.18.Д. 283. Л. 2 — 2об.

Там же. Л. 2.

Там же. Л. 2об.

Там же. Л.16.

Там же. Л. 5.

Там же. Л.15.

Там же. Л.16 об.

Левитин-Краснов А., Шавров В. Очерки… С. 54.

Там же. С. 53.

Архивы Кремля. В 2-х кн. / Кн. 1. Политбюро и Церковь. 1922-1925 гг. М.- Новосибирск, 1997.С. 78.

Цит. по: Русская Православная Церковь в советское время… С.153.

ЦГАМО.Ф.66.Оп.18.Д.294г.Л.123.

Там же. Л.90-97.

Там же.Л.98-115.

Там же. Л.116 – 122.

Там же.Л.123.

Жигулева Т. На рубеже эпох.// Угрешские вести. 2002. № 36. С. 7.

Игумен Филофей, в миру Филипп Антипычев, родился в 1866 в деревне Кишкино. 10 декабря 1898 года был пострижен в мантию, в 1899 году рукоположен в диаконский сан, а в 1901 году - в пресвитерский. В 1907–1910 гг. был благочинным монастыря, а с 1910 по 1914 гг. являлся законоучителем братской школы при монастыре. В 1914 году отец Филофей ушел на фронт полковым священником (ЦИАМ, ф.1371, оп.1, ед.хр.94, л.1.) После 1917 года иеромонах Филофей вернулся в монастырь и был казначеем. В 1925–1934 гг. служил во Владимирском храме села Красково.

Колганов А., свящ. Жизнь и деятельность настоятеля Николо-Угрешского монастыря архимандрита Макария (Ятрова). Дипломная работа. Дзержинский, 2007. С.53.

Здесь, видимо, вкралась ошибка

Место № 27 в описи отсутствует.

Там же. Л.39об.

ЦГАМО.Ф.66.Оп.18.Д.294г.Л.64-64об.

ЦГАМО.Ф.66.Оп.18.Д.369.Л.39об.

ЦГАМО.Ф.66.Оп.18.Д.294г.Л.163.

ЦГАМО. Ф. 66. Оп.18.Д.283. Л.163.

Там же. Л.173.

Изъятие… С.27.

ЦГАМО.Ф.66.Оп.18.Д.369.Л.51.

Изъятие С.27.

Вениамин (Федченков), митр. На рубеже двух эпох. М., 1994.С. 164.

План
Введение
1 История событий
2 Осужденные по делу об изъятии церковных ценностей
Список литературы

Введение

Изъятие церковных ценностей в России в 1922 году - действия советской власти по реквизиции церковных ценностей в 1922 году в связи с массовым голодом в Поволжье и других регионах. В рамках кампании в пользу государства изымались находящиеся в пользовании Православной церкви предметы из драгоценных металлов и камней, что вызвало сопротивление представителей духовенства и части прихожан. Кампания сопровождалась репрессиями против священнослужителей. Большой резонанс вызвал расстрел прихожан в Шуе, во время которого были убиты четыре человека.

Плакат помощи голодающим регионам РСФСР «Голод паук душит крестьянство России». Чёрным отмечены наиболее голодающие регионы (Нижний Урал-Поволжье, Крым, юг Украины). Аллегорические потоки, исходящие от различных культовых учреждений (православных, католических и мусульманских), поражают тело «голода-паука»

1. История событий

Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет 23 февраля 1922 года (н. ст.) опубликовал декрет, в котором постановлял местным Советам

Декрет предписывал «пересмотр договоров и фактическое изъятие по описям драгоценных вещей производить с обязательным участием представителей групп верующих, в пользование коих указанное имущество было передано».

Незамедлительно после издания декрета Патриарх Тихон обратился к верующим с Воззванием от 15 (28) февраля 1922:

<…> Мы нашли возможным разрешить церковноприходским советам и общинам жертвовать на нужды голодающих драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления, о чём и оповестили Православное население 6(19) февраля с.г. особым воззванием, которое было разрешено Правительством к напечатанию и распространению среди населения.

Но вслед за этим, после резких выпадов в правительственных газетах по отношению к духовным руководителям Церкви, 10(23) февраля ВЦИК, для оказания помощи голодающим, постановил изъять из храмов все драгоценные церковные вещи, в том числе и священные сосуды и прочие богослужебные церковные предметы. С точки зрения Церкви подобный акт является актом святотатства… Мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается Ею как святотатство - миряне отлучением от Неё, священнослужители - извержением из сана (Апостольское правило 73, Двукратн. Вселенск. Собор. Правило 10).

Власть сознательно использовала вопрос о церковных ценностях для того, чтобы начать мощную антицерковную кампанию (см. о вскрытии мощей в России). В марте в ряде мест произошли эксцессы, связанные с изъятием ценностей, особенно большой резонанс имели события в Шуе. В связи с ними 19 марта 1922 председатель Совета Народных Комиссаров В. И. Ленин составил секретное письмо. Письмо квалифицировало события в Шуе как лишь одно из проявлений общего плана сопротивления декрету Советской власти со стороны «влиятельнейшей группы черносотенного духовенства».

22 марта Политбюро ЦК РКП(б) на основе письма Л. Д. Троцкого приняло план мероприятий по репрессиям против духовенства. Он включал арест Синода, показательный процесс по Шуйскому делу, а также указывал - «Приступить к изъятию во всей стране, совершенно не занимаясь церквами, не имеющими сколько-нибудь значительных ценностей ».

В марте начались допросы Патриарха Тихона: он вызывался в ГПУ, где ему дали под расписку прочесть официальное уведомление о том, что правительство «требует от гражданина Беллавина как от ответственного руководителя всей иерархии определённого и публичного определения своего отношения к контрреволюционному заговору, во главе коего стоит подчинённая ему иерархия».

5 мая 1922 Патриарх был вызван в суд на процесс по делу московского духовенства. Суд вынес частное определение о привлечении гр-на Беллавина к уголовной ответственности. После этого Патриарх находился под арестом в Донском монастыре, в полной изоляции от внешнего мира. Судя по многочисленным публикациям в советской прессе весной 1923 года писем от граждан, требовавших сурово покарать «людоеда» Тихона, власти готовились к расправе над Патриархом. Тихон был освобождён только после заявления о том, что он «раскаивается в проступках против государственного строя».

7 мая 1922 г. Московский революционный трибунал по обвинению в противодействии изъятию церковных ценностей, что квалифицировалось как контрреволюционная деятельность, осудил 49 человек, в том числе приговорил к расстрелу 11 человек (9 священников и 3 мирян). Из них были расстреляны священники Х. А. Надеждин, В. И. Соколов, А. Н. Заозерский, иеромонах М.Телегин и мирянин С. Ф. Тихомиров.

В Петрограде в связи с сопротивлением изъятию ценностей из некоторых церквей было арестовано 87 человек. Судебный процесс над ними проходил с 10 июня по 5 июля 1922. Петроградский революционный трибунал приговорил к расстрелу 10 подсудимых, шестерым из которых смертная казнь была заменена лишением свободы. Были расстрелян митрополит Вениамин (Казанский), архимандрит Сергий (Шеин), адвокат И. М. Ковшаров и профессор Ю. П. Новицкий.

12 мая 1922 г. Новгородский революционный трибунал вынес приговор по делу о беспорядках в связи с изъятием ценностей в Старой Руссе. К смертной казни были приговорены священники В. И. Орлов, В. А. Пылаев и Н. М. Смыслов. Остальные 15 подсудимых были приговорены к различным срокам заключения.

Донской Областной Ревтрибунал с 22 по 30 августа 1922 г. вёл дело по обвинению ростовского епископа Арсения (Смоленец Александр), 7 священников и 25 прихожан, участвовавших в волнениях 11 марта 1922 года у Кафедрального Собора г. Ростова-на-Дону, когда члены комиссии по изъятию подверглись избиению. Трибунал вынес расстрельный приговор Арсению, но благодаря объявленной к годовщине Октябрьской революции амнистии заменил высшую меру наказания лишением свободы на десять лет.

После судебного процесса над группой духовенства, проходившего в Царицыне с 9 июня 1922 г., был осужден и расстрелян викарий Донской епархии Нижне-Чирский Николай (Орлов).

В Смоленске Выездная Сессия Военной Коллегии Верховного Трибунала ВЦИК с 1 по 24 августа 1922 г. рассматривала дело «Смоленских церковников», по которому привлечено было 47 человек. Из них к расстрелу были приговорены Залесский, Пивоваров, Мясоедов и Демидов, а к различным срокам заключения было приговорено еще 10 проходивших по делу верующих.

Революционный Трибунал Чувашской Автономной области в мае 1922 г. провел судебное разбирательство в отношении благочинного протоиерея А. А. Соловьева и группы верующих. Благочинный А. А. Соловьев и активный участник сопротивления изъятию Н. Я. Галахов были приговорены к расстрелу.

Второй судебный процесс над духовенством Москвы и Московской губернии, так называемый «процесс второй группы церковников», проходил с 27 ноября по 31 декабря 1922 г. Трибунал рассмотрел дела 105 обвиняемых. Среди обвиняемых были священники, профессора, учителя, студенты, рабочие, крестьяне и т. д. Наиболее активным участникам сопротивления изъятию ценностей был вынесен смертный приговор. Однако в связи с амнистией, объявленной к годовщине революции, расстрел был заменен тюремным заключением.

Судебные процессы над духовенством прошли в 1922-1923 гг. по всей России. В литературе указывается, что было рассмотрено 250 судебных дел в связи в сопротивлением изъятию церковных ценностей. Только к середине 1922 г. уже состоялся 231 судебный процесс, 732 человека оказалось на скамье подсудимых. В 1923 г. в VI отделении («церковном») секретно-политического отдела ГПУ находилось в производстве 301 следственное дело, было арестовано 375 человек и выслано в административном порядке, в том числе за границу, 146 человек. К концу 1924 г. в тюрьмах и лагерях побывало около половины всего российского епископата - 66 архиереев. По данным Православного Свято-Тихоновского Богословского Института, общее количество репрессированных церковных деятелей в 1921-1923 гг. составило 10 тысяч человек, при этом был расстрелян каждый пятый - всего около 2 тысяч.

2. Осужденные по делу об изъятии церковных ценностей

· Бенеманский, Алексей Константинович

Список литературы:

1. Акты Патриарха Тихона и Трагедия Русской Церкви XX века // Выпуск 18

4. Письмо Л. Д. Троцкого в Политбюро ЦК РКП(б) с предложениями о репрессиях против духовенства, принятыми Политбюро с поправкой В. М. Молотова 22 марта 1922 г.

5. Кривова Н. А. Власть и Церковь в 1922-1925 гг.

Разразившийся ещё в 1921 г. голод, который явился закономерным следствием не только засухи, но и общего экономического упадка, вызванного гражданской войной, охватил территории с населением, по разным оценкам, от 15 до 30 миллионов человек. В августе 1921 г. Патриарх Тихон обратился к народам Мира с просьбой помочь России, а также призвал верующих жертвовать деньги и ценности для голодающих. Однако Церковный Комитет помощи голодающим был распущен Советской властью, а собранные ценности конфискованы.

Когда голод достиг катастрофических масштабов, власть издала 9 декабря постановление о разрешении религиозным объединениям производить сборы средств для борьбы с голодом. В начале февраля совместно Церковью и Всероссийским комитетом помощи голодающим (Помголом) были разработаны «Положение и инструкция о сборе Церковью средств на помощь голодающим». Однако 26 февраля в газете «Известия» было опубликовано постановление ВЦИК об изъятии церковных ценностей в принудительном порядке. В постановлении говорилось, что изъятию подлежат ценности, «изъятие которых не может существенно затронуть самого культа» 1 . Но как заметил известный историк Русской Церкви М. В. Шкаровский: «Различные инструкции, реальные действия местных властей говорят о том, что этот документ трактовался очень широко» 2 .

Именно это постановление положило начало кампании по изъятию церковных ценностей — одной из самых трагичных страниц истории Русской Церкви в XX в. В советское время по идеологическим причинам было невозможно объективное освещение историками этой темы. С начала 90-х гг., когда появился доступ к закрытым ранее архивам, у исследователей истории Церкви появилась возможность рассказать правду о драматических событиях 1922 г. За 15 лет было опубликовано много книг и статей, основанных на материалах из Государственного архива Российской Федерации, Архива Президента Российской Федерации, Центрального архива ФСБ, Российского центра хранения информации и документов новейшей истории (ныне Российский государственный архив социально-политической истории) 3 . В регионах историки активно используют местные архивы. Но до сих пор остаются не изученными некоторые аспекты кампании по изъятию. Так же рано говорить об усвоении нравственных уроков из этой трагедии.

9 марта Московская Губернская комиссия по изъятию церковных ценностей издала «Правила и порядок работ районных и уездных подкомиссий по изъятию церковных ценностей», в которых говорилось об изъятии «всех предметов религиозного культа из золота, серебра, платины и драгоценных камней, находящихся в пользовании и на хранении групп верующих всех религий и предоставленных им в пользование, согласно Декрета об отделении церкви от Государства» 4 , уже без уточнения об оставлении предметов, без которых невозможно богослужение. На просьбы выкупать церковные ценности или заменять их другими, такими же по весу, Президиум ВЦИК и ЦК РКП (б), согласившись поначалу, в дальнейшем, по указке Троцкого, ответили 30 марта шифротелеграммой губкомам РКП (б) «Неполное изъятие церковных ценностей будет рассматриваться как нерадение местных органов» 5 . В ходе кампании руководство страны то разрешало заменять ценности деньгами и изделиями из драгметаллов, то запрещало. Руководители же Губкомиссии поняли к концу марта, что бесцеремонное изъятие максимального количества ценностей только вызовет сопротивление, поэтому её председатель Ф.Медведь в инструкции уполномоченным уездных комиссий указывал: «К изъятию ценностей в бедных деревенских церквах подлежит подходить с особой осторожностью и изымать из них только лишь абсолютные излишки» 6 . А 31 марта объединенное заседание Комитета обороны Москвы и губернии и Губкомиссии постановило: «При изъятии церковных ценностей оставлять нижеследующие предметы для соблюдения религиозных обрядов: дарохранительница 1, дароносица 1, венцы для свадьбы 2, чаша (по числу служб), дискос (по числу служб), звездица (по числу служб), ложка и копье» 7 .

Необходимо помнить, что после четырех с половиной лет гонений, которым Церковь подвергалась после большевистского переворота, в ней уже не могло быть столько ценностей, сколько рассчитывали изъять большевики, о чем говорил Патриарх Тихон. Сам вдохновитель кампании по изъятию — Троцкий вынужден был признать это. Подвергались храмы не только реквизициям со стороны советской власти, но и банальным грабежам, принявшим в то время массовый характер. Так, из церкви деревни Дегунино 8 сентября 1921 г. были похищены серебряная риза с иконы Бориса и Глеба, три дарохранительницы, три серебряных напрестольных креста 8 .

10 апреля Совет депутатов определил состав уездной подкомиссии по изъятию ценностей. Председателем её был назначен член Президиума МУС А. И. Колотов. На первом заседании комиссии было решено провести агитационную кампанию и начать изъятие после 24 апреля, т. е. после Светлой седмицы. 20 апреля Колотов представил в Губкомиссию, накопившую к тому времени опыт изъятия ценностей из храмов Москвы и некоторых уездов Московской губернии, список церквей Бедняковской, Козловской, Коммунистической, Ленинской, Пролетарской, Пушкинской, Разинской, Трудовой, Ульяновской, Ухтомской и Щелковской волостей, общим числом 228 9 .

Началось изъятие на три дня позже запланированного срока в самой неблагонадежной, по мнению экспроприаторов, Ленинской волости и прошло относительно спокойно. В оперативной сводке о ходе изъятия с 27 по 29 апреля, направленной Колотовым Московскому губвоенкому Н.Алмазову и командующему Московским военным округом Н.Муралову, указано, что только в двух из 33 церквей — Петра и Павла в Ясенево и Троицкой в Борисово происходили собрания народа, в результате которых комиссии не были допущены к изъятию. Однако после прибытия отрядов кавалерии ценности удалось изъять 10 .

С первых же дней комиссия по изъятию столкнулась с трудностями: нехваткой денежных средств, тары для отправки ценностей в Гохран, даже точными весами комиссия располагала далеко не всегда. Также во многих храмах отсутствовали описи имущества, которые, впрочем, «терялись» и самой властью. Члены уездной комиссии жаловались в Губкомиссию на «ненормальные факты, вытекающие при сдаче ценностей в Гохран», в частности обращали внимание на «волокиту, выражающуюся в том, что при сдаче каких-нибудь 5-6 мешков приходится терять по 7-8 и более часов». Так же уездкомиссия выражала недовольство работой Гохрана, заключавшейся в том, что в актах, выданных уполномоченному комиссией, указывалось только количество мешков, а не вес изъятого 11 .

Неорганизованность деятельности комиссии иногда доходила до курьезов — предпринимались попытки изъятия в населенных пунктах, не входивших в Московский уезд. 5 мая комиссия известила приходской совет Троицкой церкви села Свиблово, что «5 мая состоится изъятие установленных законом ценностей вашего храма… вменяется вам в обязанность присутствовать при изъятии и приготовить описи церковного имущества». На что священником В.Смирновым был дан ответ: «Изъятие церковных ценностей из церкви уже состоялось 21 апреля с/года. Всего изъято 34 ф. 17 з. серебра» 12 . На предупреждение об изъятии ценностей из церкви Рождества Богородицы в селе Владыкино, председатель приходского совета — священник Иоанн Хрусталев ответил: «Церковь села Владыкина находится в районе Краснопресненского совета Москвы, представителями которого ценности изъяты 5/IV 1922 года» 13 .

В целом изъятие проходило без эксцессов. Однако сухие тексты протоколов, фиксировавших, что «жалоб со стороны прихожан нет», не отражали всех обстоятельств изъятия. В Спасской церкви села Вантеево (ныне — церковь Смоленской иконы Божией Матери) 6 мая комиссия вошла в храм во время службы и вызвала негодование со стороны прихожан. Несмотря на то, что настоятель храма — отец Виктор Горитовский успокоил верующих и предоставил вечером комиссии возможность изъять ценности, он был арестован и через несколько дней погиб в Бутырской тюрьме 14 .

В то же время верующие не смотрели безразлично на изъятие ценностей и направляли в комиссию многочисленные просьбы оставить богослужебные или другие предметы. Прихожане церкви святителя Николая в селе Новое Кунцево (настоятель — сщмч. Александр Русинов) направили в комиссию жалобу: «3 мая в нашем храме были взяты все три кадила, а потому исполнение церковных обрядов не представляется возможным. Просим дать нам одно кадило» 15 . Кроме этого прихожане просили заменить серебром по весу Евангелие, чашу с принадлежностями, большой крест, дарохранительницу, а также возвратить, в обмен на серебро, ризу с чтимой иконы Богоматери. Священник Михаил Грузинов из Троицкой церкви села Чашниково просил среди прочего «принять взамен двух риз с иконы Божией матери и Алексия Божьего Человека весом 9 ф. 89 з. — 10 ф. серебра в деньгах и серебряных вещах, ввиду того, что указанные ризы имеют историческую ценность» 16 . В отношении риз просьба была удовлетворена. Приходской совет церкви Спаса на Сетуни информировал: «3 мая была отобрана серебряная утварь и сняты две ризы с особо чтимых престольных икон Николая Чудотворца и Григория Декаполита весом 18,5 ф. Ризы эти особо чтимы и пожертвованы рабочими местных фабрик, а потому рабочие прихожане просят все единогласно возвратить нам обратно эти две ризы как особо чтимые» 17 . Церковно-приходской совет Спасской церкви села Вантеева ходатайствовал перед комиссией «об оставлении серебряновызолоченной ризы с иконы Смоленской Божией Матери» 18 .

Ввиду отсутствия дубликатов вещей, употребляемых при богослужении, приходская община из церкви Донской иконы Божией Матери в селе Перловское просила комиссию «сделать распоряжение о возвращении церковных предметов: ковчег для хранения даров, потира, дискоса, звездицы, лжицы, 2 тарелочек, ковшика». Кроме этого прихожане сообщали о желании «внести посильную долю своего участия на гуманную цель по облегчению помощи голодающим» 19 . На следующий день уездная комиссия просила Гохран вернуть по просьбам прихожан крест, дарохранительницу и ковшик. Прихожане Благовещенской церкви села Братовщина предоставили в комиссию по изъятию напрестольный крест, потир с принадлежностями, дарохранительницу и дароносицу, оставленные ею в церкви на 5 дней. В письме прихожане просили «любезную комиссию заменить представленные вещи другими, того же наименования, так как ни потира с принадлежностями, ни дароносицы, ни дарохранительницы, ни креста на третий в храме престол при церкви не осталось» 20 . Причт и прихожане Преображенской церкви сел Лукино и Измалково просили комиссию «заменить отобранные 3 мая священные предметы из серебра другими предметами и серебряным ломом по весу» 21 .

Сколько всего было изъято ценностей в уезде, сказать трудно. 13 мая на подводящем итоги заседании уездкомиссии её секретарем Татьяниным была названа приблизительная цифра: около 450 пудов серебра, 2,5 ф. золота, около 200 шт. бриллиантов. При этом в действительности эпопея с изъятием была далека от завершения. В некоторых церквах (свт. Николая села Ржавки и др.) «дополнительные» изъятия проходили даже летом. 19 мая секретарь Губкомиссии Кроненберг отправил отчет в Президиум Моссовета, в котором сообщалось, что изъятие в Московском уезде закончено в 177 церквах, осталось 53 22 . Судьба многих храмов остается неизвестной — в Пролетарской волости, несмотря на увеличение списочного количества церквей с 7 до 10 23 , нет данных об изъятии в храме Преображения Господня в Болшеве. Некоторые цифры в итоговых ведомостях явно ошибочны. Из храма Рождества Богородицы в Костино, согласно описи изъятия места № 2, были изъяты 4 большие ризы общим весом 35,5 з. Очевидно, речь идет не о золотниках (что абсурдно, ибо 4 большие серебряные ризы не могли весить чуть больше 150 граммов), а о фунтах, что и было отражено в общей описи изъятых ценностей по храму. Однако в сводной ведомости по волости общий вес риз все равно был записан в золотниках 24 . Зачастую комиссии оценивали вес приблизительно, во многих описях изъятия записано: «вес приблизительный», «точный вес не установлен». Наибольший «улов» ждал экспроприаторов в монастырях: Николо-Перервинском — 11 п. 18 ф. 23 з., а в Николо-Угрешском почти 25 п. серебра 25 . В протоколе об изъятии в Николо-Перервинском монастыре сказано, что 2 ф. 57,5 з. золота вместе с некоторыми ценностями и описями вывезены ЧК ещё в 1918 г. 26

В справке от 3 июля 1922 г., подписанной Татьяниным (в конце июня — начале июля являвшегося представителем Совета депутатов), указаны более скромные, по сравнению с майскими, цифры — 283 п. 33 ф. серебра. Там же сообщается: «Количество золота и драгоценных камней не подсчитано… будет сообщено дня через четыре особо» 27 и указывается фантастическое число церквей в уезде: 373. В январе 1925 г. помощник командующего МВО Г. Базилевич во исполнение письма ВЦИК от 29.12.24 № 4208 «О предоставлении сведений о количестве изъятых ценностей и о сдаче таковых в Гохран» направил в Моссовет предоставленные заведующим Гохраном А.Владимирским «Сведения о количестве ценностей, изъятых из церквей города Москвы и Московской губернии и поступивших в Гохран», в которых по Московскому уезду указаны следующие цифры: бриллиантов 273,6 кар., золота 1 ф. 37 з. 32 д., серебра 286 п. 02 ф. 34 з. 72 д., цветных камней 8 шт., жемчуг 32 д., медной монеты 7 ф. 31 з. 28 . Сравнивая эти цифры с данными по другим уездам можно сказать, что в Московском уезде было изъято больше, чем в любом другом.

До сих пор историки не могут точно сказать, какова судьба изъятых ценностей. Сколько пошло на закупку продуктов, на нужды компартии, сколько разворовано или просто затерялось на складах — эти вопросы ещё ждут исследователей. Достоверно установлено, что Политбюро старалось использовать конфликтные ситуации во время изъятия для расправы с «реакционным» духовенством, для раскола и разгрома Церкви. В это же время Русская Церковь, подвергавшаяся травле и шельмованию в коммунистических СМИ, с февраля по апрель 1922 г. передала в Помгол более 15,5 миллионов рублей 29 .

Однако подлинно христианское отношение к тем событиям заключается не столько в скрупулезном подсчете изъятых ценностей, сколько в извлечении нравственных уроков из произошедшего. Задолго до революции многие выдающиеся церковные деятели говорили о грозящей Церкви и всей России катастрофе, которую видели как следствие расцерковления Российского общества. Внутреннее состояние Российской Церкви беспокоило святителей Филарета Московского, Игнатия Брянчанинова, Феофана Затворника и других святых, видевших, что внешняя демонстрация веры, в т. ч. и к благоукрашению церквей, вытесняет из жизни православных россиян главное — стремление жить по заповедям Божьим. В результате те, кто недавно ходил в храмы, после революции стали грабить их и уничтожать священнослужителей. Беспристрастное всестороннее исследование причин трагедии 1922 г. поможет Церкви грамотно выстроить отношения с государством, лучше понять современное российское общество и через это — вести плодотворную миссионерскую деятельность среди жителей России.

Евгений Газов

  1. Одинцов М. И. Русские патриархи XX века: Судьбы Отечества и Церкви на страницах архивных документов. Ч. 1. М., 1999. С. 60.
  2. Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве. М., 2005. С. 82.
  3. Петров С.Г., Покровский Н. Н. Политбюро и Церковь. 1922-1925. В 2-х кн. М.-Новосибирск, 1997-1998; Кривова Н. А. Власть и Церковь в 1922—1925 гг. : Политбюро и ГПУ в борьбе за церковные ценности и политическое подчинение духовенства. М., 1997; Васильева О.Ю., Кнышевский П. Н. Красные конкистадоры. М., 1994; Русская Православная Церковь и коммунистическое государство: документы и фотоматериалы 1917-1941. М., 1995; Изъятие церковных ценностей в Москве в 1922 году. М., 2006 и др.
  4. Центральный Государственный архив Московской области (ЦГАМО). Ф. 66. Оп. 18. Д. 283. Л. 2. Т. к. Материалы из других архивов в данной работе не использовались, далее указывается только шифр хранения документа.
  5. Петров С.Г., Покровский Н. Н. Указ. соч. Кн. 1. С. 166.
  6. Ф. 744. Оп. 1. Д. 67. Л. 121.
  7. Ф. 66. Оп. 22. Д. 70. Л. 11.
  8. Ф. 66, Оп. 18, Д. 294б. Л. 129.
  9. Ф. 66. Оп. 18. Д. 294г. Лл. 161-172. Московский уезд включал в себя, в разной степени, территории современных Балашихинского, Дмитровского, Красногорского, Ленинского, Люберецкого, Мытищинского, Одинцовского, Павлово-Посадского, Пушкинского, Солнечногорского, Химкинского, Щелковского районов, а также районов Москвы от МКАД до «третьего транспортного кольца».
  10. Ф. 744. Оп. 1. Д. 67. Л. 142.
  11. Ф. 66. Оп. 18. Д. 294а. Л. 136.
  12. Ф. 744. Оп. 1. Д. 67. Л. 32, 32об. Здесь и далее: ф. — фунт, з. — золотник, п. — пуд, д. — доля.
  13. Ф. 744. Оп. 1. Д. 158. Лл. 57, 57об.
  14. Судьба святыни. К 200-летию церкви Смоленской иконы Пресвятой Богородицы в Ивантеевке (1808-2008). Ивантеевка, 2008. С. 19.
  15. Ф. 744. Оп. 1. Д. 157. Лл. 20, 20об.
  16. Там же. Л. 2.
  17. Там же. Л. 13.
  18. Там же. Л. 38.
  19. Там же. Л. 34.
  20. Там же. Л. 4.
  21. Там же. Л. 36.
  22. Ф. 66. Оп. 22. Д. 71. Л. 69.
  23. Скорее всего храмы «кочевали» из одной волости в другую из-за того, что комиссии иногда не могли точно определить, на чьей территории находятся храмы, чему приводились примеры.
  24. Ф. 66. Оп. 18. Д. 294, Лл. 141, 171, 173.
  25. Ф. 66. Оп. 18. Д. 369. Л. 39, 39об.
  26. Ф. 66. Оп. 18. Д. 294б. Л. 14.
  27. Ф. 66. Оп. 18. Д. 294г. Л. 174об.
  28. Ф. 66. Оп. 18. Д. 369. Л. 53., т. е. : золота 568,5 г., серебра 4 685,6 кг.
  29. Изъятие церковных ценностей в Москве в 1922 году. С. 164, 167.

Декрет ВЦИК об изъятии церковных ценностей: от поисков компромисса к конфронтации

Особое место в истории взаимоотношений власти и церкви занимает 1922 "расстрельный" год, связанный с возобновлением курса РКП(б) на разгром церкви. Начало периоду положил декрет ВЦИК об изъятии церковных ценностей от 23 февраля 1922 г. Декрет ознаменовал собой отход от линии возможного компромисса церкви и власти и открыл беспрецедентную по размаху кампанию изъятия церковных ценностей. Проведение кампании было приурочено к голоду, охватившему Россию в 1921 г. Годы Гражданской войны и "военного коммунизма", разрухи и бесконечных конфискаций, истощили как хлебные запасы страны, так и личные запасы хлебопашцев. Ничтожные размеры новых урожаев стали следствием оттока в это время части крестьянства в армию и город, а также разорения непомерными налогами. Создаваемые властями нэповские механизмы еще не давали ожидаемых результатов. Ко всем бедам летом 1921 г. добавилась засуха в Поволжье. В результате хлебородную страну поразил до селе невиданный голод, грозящий перерасти в национальную катастрофу. Великим голодом было охвачено не только Поволжье, но и Урал, Сибирь, юг России и часть Украины. Масштабы голода потрясали. "Руку помощи" России предложили зарубежные страны. Анатоль Франс пожертвовал голодающим свою Нобелевскую премию. "Американская административная помощь" (АРА) выделила 25 тысяч вагонов продовольствия. Христианский долг взывал и церковь прийти на помощь жертвам великого потрясения. Римский Папа пожертвовал голодающим 1 миллион лир. В истории России это был не первый голод, хотя один из самых страшных. Россия и прежде переживала огромные по масштабам неурожаи, последствия которых особенно тяжело сказывались на крестьянском населении страны. Голод в крестьянском сознании ассоциировался с тяжелейшим потрясением, одним из самых трагических событий. Веками складывались механизмы, гарантировавшие крестьянину выживание в случае голода. Основным среди них была община с ее особенностями экономической, социальной организации и, что особенно важно, системой взаимоподдержки 1. Мощным фактором помощи голодающим в России были так же старые земские традиции, деятельность различных обществ и комитетов спасения, поднимавших на борьбу с голодом все российское общество. Проявлением таких традиций в 1921 г. стал общественный Комитет помощи голодающим, вокруг которого сплотились самые широкие слои населения. Однако большевики подвергли земские традиции не только политическому осуждению, но и прямому разрушению. Комитет вскоре был распущен властями, а его члены преследовались. 18 июля 1921 г. ВЦИК создал структуру, призванную решать задачу борьбы с голодом на государственном уровне, - Центральную Комиссию помощи голодающим при ВЦИК (ЦК Помгол) под председательством М.И.Калинина, просуществовавшую до сентября 1922 г. 2. Теперь, когда власти сосредоточили дело помощи голодающим в своих руках, не оставив никакой возможности для участия в нем общественным организациям, разрушая веками сложившиеся порядки, задачу сплочения общества перед угрозой национальной катастрофы взяла на себя Русская православная церковь. Активное участие церкви в борьбе с голодом было традиционно. Но и эта традиция в дальнейшем была подвергнута разрушению. Церковь начала искать пути спасения голодающих с лета 1921 г. Патриарх Тихон обратился к российской пастве, к народам мира, к главам христианских церквей за границей со скорбным и страстным посланием, каждое слово которого взывало к милосердию: "...Величайшее бедствие поразило Россию. Пажити и нивы целых областей ее, бывших ранее житницей страны и удивлявших избытки другим народам, сожжены солнцем. Жилища обезлюдели и селения превратились в кладбища непогребенных мертвецов. Кто еще в силах, бежит из этого царства ужаса и смерти без оглядки, повсюду покидая родные очаги и землю. Ужасы неисчислимы... Во имя и ради Христа зовет тебя устами Моими Святая Церковь на подвиг братской самоотверженной любви. Спеши на помощь бедствующим с руками, исполненными даров милосердия, с сердцем, полным любви и желания спасти гибнущего брата... Помогите! Помогите стране, помогавшей всегда другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей от голода..." 3. В храме Христа Спасителя и ряде приходов Москвы патриарх Тихон провел богослужения и призвал верующих к пожертвованию. Одновременно патриарх обратился к властям с письмом от 22 августа 1921 г., в котором заявил о готовности церкви добровольно помочь голодающим и организовать сбор денежных, вещественных и продуктовых пожертвований. Предложение Тихона представляло собой широкую программу помощи голодающим. Для организации всестороннего систематического сбора и распределения пожертвований был образован Церковный Комитет в составе духовенства и мирян, работу которого патриарх взял под свое личное руководство. В провинции с той же целью создавалась сеть церковных организаций. Патриарх выдвинул несколько условий, необходимых для беспрепятственного развития этой деятельности: предоставление Комитету права собирать пожертвования путем проповедей, издания воззваний, устройством религиозно-нравственных чтений и т.п., приобретать продовольствие в России и получать пожертвования из-за границы, устраивать столовые, склады продовольствия и раздаточные пункты, открывать пункты медицинской помощи; право устройства Комитетом периодических собраний уполномоченных; не конфисковывать денежное и материальное имущество Комитета; неподотчетность Рабоче-Крестьянской Инспекции 4. Обращения патриарха Тихона вызвали неоднозначную реакцию в обществе и у властей. Народ, сам не всегда имеющий даже самого необходимого, сразу же откликнулся на призывы церкви и во всех храмах России с августа 1921 г. начался сбор добровольных пожертвований. Духовенство в свою очередь приступило к созданию епархиальных комитетов помощи голодающим. Великое испытание, сотрудничество в деле борьбы с голодом могло стать основанием возможного компромисса во взаимоотношениях церкви и власти, если бы этот компромисс нужен был властям. И хотя на экстренном заседании Президиума ЦК Помгола создание Церковного Комитета было признано целесообразным 5, диалога церкви с властями не получилось. Против участия церкви в помощи голодающим резко выступили В.И.Ленин, Л.Д.Троцкий, И.В.Сталин, Г.Е.Зиновьев, П.А.Красиков, Е.М.Ярославский и некоторые другие видные члены партии. Попытки патриарха Тихона ввести деятельность церкви в этом направлении в законные рамки, утвердить "Положение о Церковном Комитете" натолкнулись на глухую Кремлевскую стену, пробить которую удалось не сразу. Формальным основанием для отказа утвердить положение явилось запрещение благотворительной деятельности всем религиозным организациям инструкцией Наркомюста от 30 августа 1918 г. Не последовало ответа и на повторное обращение патриарха Тихона, адресованное непосредственно М.И.Калинину 31 августа 1921 г. Оттяжка ответа патриарху была связана с упорной борьбой в верхах по вопросу об участии церкви в помощи голодающему населению России. Сторонниками церковной помощи были А.И.Рыков, Л.Б.Каменев и особенно М.И.Калинин, как председатель ЦК Помгола. Эта позиция ими будет отстаиваться и в дальнейшем. А пока М.И.Калинин тщетно пытался сломить сопротивление приверженцев жесткого курса. Удалось ему это только на время. Лишь резкое ухудшение ситуации в стране к концу осени-началу зимы 1921 г., когда число голодающих достигло 23 миллионов и прогнозировалось их возрастание до 50 миллионов, вероятно, повлияло на противников церковной помощи. 8 декабря 1921 г. после долгих колебаний ВЦИК принял постановление, давшее Церковному Комитету официальное разрешение на сбор средств для голодающих 6. После разрешения церкви делать пожертвования власти предприняли попытки ограничить благотворительную деятельность церкви ее строгой регламентацией. Последовала долгая разработка инструкции о том, на каких основаниях допускать эту деятельность. Наконец, 1 февраля 1922 г. было утверждено соответствующее положение о Церковном Комитете и об участии церкви в деле помощи голодающим, а несколькими днями позже инструкция, устанавливающая порядок сбора пожертвований, их направления и формы отчетности. Все действия духовенства по сбору пожертвований производились только с ведома советской власти. Строго ограничивались права патриарха: он мог обращаться с воззванием о помощи голодающим к гражданам России и иностранным государствам, к епархиальным архиереям об организации пожертвований, пополнять Высшее Церковное Управление новыми членами, в ведении которых было бы дело сбора пожертвований, направлять своего представителя для разработки плана распределения собранных средств. На местах распоряжения о сборе пожертвований могли делать епархиальные и уездные архиереи. Сборы производились в церквях во время воскресных или праздничных богослужений на тарелку членами приходских советов, перед чем зачитывались воззвания патриарха или произносились соответствующие проповеди. Допускались и другие способы сбора пожертвований: обход прихожан по домам, устройство лекций и т.п. Собранные суммы заносились в ведомости и передавались на хранение церковному старосте. В ведомостях также фиксировались пожелания жертвователей о направлении собранных средств. По прошествии месяца все пожертвования передавались благочинному, а им с общей сводкой епархиальному архиерею, который в свою очередь вместе с итоговой ведомостью направлял средства в местные комиссии Помгола. Комиссии производили распределение пожертвований при участии Приходских Советов. Все полученные патриархом пожертвования из России или заграницы направлялись им в ЦК Помгола. Контроль над деятельностью православного духовенства в оказании помощи голодающим осуществлялось ЦК Помгол и органами Рабоче-Крестьянской Инспекции в центре и Губернскими комиссиями на местах. Пожертвования церкви могли состоять также из церковных драгоценностей, сбор которых производился в соответствие с особой инструкцией 7. Принятые центральной властью регламентирующие документы ограничивали инициативу церкви и действия Церковного Комитета. Враждебное отношение к деятельности духовенства наблюдалось так же и со стороны местных властей. Так, немногим более недели просуществовал епархиальный комитет помощи голодающим в Самаре, успев собрать 1250 рублей. Его деятельность по сбору средств в помощь голодающим была признана "контрреволюционной", все члены во главе с епископом Павлом были арестованы и осуждены 8. Два запроса Председателя ВЦИК М.И.Калинина (1 февраля и 27 марта 1922 г.) в Самарский Губисполком по этому делу со ссылкой на разрешение религиозным организациям заниматься помощью голодающим остались без ответа. Так местная власть игнорировала не только предложения церковников, но и действия высшей государственной структуры 9. Вопреки стремлениям властей ограничить или вовсе запретить церкви помогать голодающим к февралю 1922 г. она собрала более 8 миллионов 926 тысяч рублей, не считая ювелирных изделий, золотых монет и продовольственной помощи голодающим 10. Итак, все попытки церкви найти варианты компромисса с государством в деле совместной борьбы с голодом встречали сопротивление властей, основанное на провозглашенных в 1918 г. принципах взаимоотношения пролетарского государства с церковью. Постепенно инициативы церкви отвергались, она лишалась одной позиции за другой. Следующим шагом было закрытие Церковного Комитета и передача всех собранных ценностей в ЦК Помгол. Таким образом, разрушалась созданная церковью основа добровольного сотрудничества с государством в борьбе с голодом. Властям нужна была не церковь-союзник, а церковь-противник. Тогда, очевидно, и зародилась идея использовать голод как предлог для разгрома церкви. Трудно согласиться с теми исследователями, кто еще полагает, будто бы изъятие церковных ценностей замышлялось как один из путей решения проблемы голода. Играя на народном бедствии, можно было обвинить церковь в укрывательстве средств, способных спасти тысячи жизней, вызвать злобу по отношению к церкви и подвести к необходимости экспроприации ее ценностей на народные нужды. В этом смысле голод был лучшим поводом. Понимая, что народ не позволит грабить храмы и избежать кровопролития не удастся, можно будет в кровопролитии обвинить церковь и использовать это для ее уничтожения. Потому то выстрелы в Шуе прозвучат как сигнал к началу новой "классовой битвы". Только так становится ясен смысл запретов церкви самой участвовать в борьбе с голодом. Разработка вопроса об изъятии церковных ценностей велась по двум линиям - по партийной и по советской, трения между которыми по церковному вопросу еще не так отчетливо проявились, хотя и обозначились уже на подготовительной стадии. В это время "религиозным вопросом" в стране ведал VIII (с 1922 г. - V) отдел Наркомюста. В его задачи входило руководство отношениями между государством и конфессиями: координация работы центральных и местных органов власти, подготовка нормативных актов, регулирующих деятельность религиозных организаций, а также борьба с нарушениями законодательства о культах. Указаниями и разъяснениями отдела регламентировался порядок разрешения практических вопросов, связанных с проведением декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви. На местах при губисполкомах действовали отделы или подотделы по проведению в жизнь декрета, в некоторых губерниях - комиссариаты по церковным делам. Несмотря на попытки НКВД, ГПУ сосредоточить в своих руках "религиозный вопрос", V отдел Наркомюста оставался ведущим в вопросах реализации церковной политики, хотя все больше отдалялся, превращаясь в экспертно-консультативный орган. Вероисповедными вопросами занимались так же Президиум и Секретариат ВЦИК 11. В партийных органах был сосредоточен вопрос антирелигиозной пропаганды, его курировала комиссия при Отделе агитации и пропаганды ЦК РКП(б) (Агитпропотдел). ЦК РКП(б) конечно руководил не только идеологической стороной дела. Но для начала исследуемого периода характерно равновесие между этими органами в степени влияния на формирование государственного курса по отношению к церкви. Кампания по изъятию церковных ценностей явилась тем водоразделом, который положил начало решающего воздействия партии и ГПУ-ОГПУ на церковную политику советского государства. Функции между двумя ветвями власти в вопросе изъятия церковных ценностей сначала не были строго разграничены. "Упростить" и подчинить "религиозный вопрос" партийно-чекистскому контролю взялся Л.Д.Троцкий, на которого и возлагалось общее руководство подготовкой кампании. Еще 11 ноября 1921 г. Л.Д.Троцкий был назначен "ответственным за объединение и ускорение работ по поиску валютных резервов вне зависимости от их происхождения", а позднее - Особоуполномоченным Совнаркома по учету и сосредоточению ценностей. Заместителем Особоуполномоченного стал Г.Д.Базилевич. На Л.Д.Троцкого возлагался значительный масштаб работы: банки, склады, хранилища, затем - закрытые монастыри и церкви, затем - музеи, дворцы, усадьбы. Работа сначала "по сосредоточению", а затем и по изъятию ценностей церкви обрела организационную основу и характер мощной кампании во многом благодаря усилиям Л.Д.Троцкого. Он постоянно побуждал Политбюро ЦК РКП(б) к "ускорению" изъятия ценностей. Так, 12 января 1922 г. Л.Д.Троцкий телеграфировал В.И.Ленину о форсировании вывоза ценностей из монастырей и просил назначить на этот участок работы политически подготовленного и авторитетного товарища 12. Подготовка постановления Президиума ВЦИК о порядке изъятия и учета церковных ценностей была поручена "центральной тройке" - одному из действовавших под началом Л.Д.Троцкого органов в составе представителей ВЦИК (П.П.Лебедев), Наркомюста (П.А.Красиков) и Агитпропотдела ЦК РКП(б) (Л.С.Сосновский). 27 декабря 1921 г. был издан декрет ВЦИК "О ценностях, находящихся в церквах и монастырях", а буквально через 5 дней - 2 января 1922 г., на заседании ВЦИК было принято постановление "О ликвидации церковного имущества" и вышел декрет об изъятии музейного имущества. Все "колоссальные" ценности церквей и монастырей распределялись на три части по их историко-художественному и материальному значению: имущество, имеющее историко-художественное значение и подлежащее ведению Отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины Народного Комиссариата Просвещения (Главмузей) во главе с Н.И.Троцкой; имущество, материальные ценности, подлежащие выделению в Гохран; имущество обиходного характера. Декрет предусматривал обязательное участие в кампании изъятия представителей Главмузея. На губернском уровне наблюдение за проведением кампании возлагалось на местные органы управления Советов 13. В тоже время до мельчайших деталей разрабатывался механизм передачи ценностей в Гохран. 14 января 1922г. разослана телеграмма местным комиссиям, а 23 января 1922 г. была утверждена предназначенная им инструкция для реализации дела изъятия ценностей. Для учета, изъятия и отправки ценностей в Гохран, независимо от того, в каких хранилищах они хранились (музеях, складах ЧК и Губфинотделах, закрытых монастырях и пр.), в губерниях создавались Комиссии по учету и сосредоточению ценностей при Губисполкомах под председательством Завгубфинотдела в составе Завгубфинотдела, Предгубчека, Губвоенкома. На Комиссии возлагалось руководство и наблюдение за "незамедлительной сдачей" и своевременной транспортировкой ценностей в Гохран. Особая процедура предусматривалась при конфискации ценностей закрытых монастырей: ценности изымались Комиссией по соглашению с Отделами Управления Губсоветов при обязательном присутствии представителей Губюста, Губмузея и Центральной Экспертной Комиссии Главмузея в момент сдачи ценностей в Гохран. Инструкция тщательно описывала процесс упаковки, составления описей. Золото и серебро сосчитывалось поштучно с указанием точного веса каждой вещи. Ценности отправлялись лишь почтовыми, пассажирскими или товарно-пассажирскими поездами, очевидно, чтобы не привлекать особого внимания. Для охраны ценностей Комиссии предоставлялось право обращаться к Начальнику Гарнизона для выделения курсантов или наиболее надежных красноармейцев. О моменте погрузки ценностей давалась срочная телеграмма шифром в Гохран Г.Д.Базилевичу с указанием номера поезда, вагона и времени отправки. По прибытии в Москву старший немедленно должен был по телефону сообщить в Гохран о прибытии груза. Порядком предусматривалось, что спецвагоны с ценностями никакому осмотру какими-либо органами не подлежат. Таким образом, первоначально принятыми документами интересы культа соблюдались, хоть и в урезанном виде - за церковью сохранялись предметы обиходного характера. Такое половинчатое решение было отражением точки зрения противников жесткого варианта изъятия ценностей. Л.Д.Троцкий, сторонник крайней позиции, стремившийся захватить все золото церкви, не собирался останавливаться на таком решении, поэтому он форсировал подготовку декрета, торопил членов ВЦИК: "Мне кажется необходимым сейчас же подготовить постановление Президиума ВЦИК о порядке изъятия и учета церковных ценностей, о порядке их сосредоточения и об установлении им особого государственного счета со специальным назначением на нужды голодающих (хлеб, семена, орудия и пр.) (почто-телеграмма от 9 февраля 1922 г.) 14. Легшие в основу декрета положения рассматривались Президиумом ВЦИК на заседании 16 февраля 1922 г. В дополнение к декрету об изъятии музейного имущества предлагалось местным Советам в месячный срок "изъять из церковных имуществ, переданных в пользование групп верующих всех религий по описям и договорам все драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие коих не может существенно затронуть интересы самого культа, и передать в органы Народного Комиссариата Финансов со специальным назначением в фонд Центральной Комиссии помощи голодающим" 15. В каждой губернии создавалась Комиссия в составе представителей Губисполкома, Губкомпомгола и Губфинотдела под председательством одного из членов ВЦИК в целях планомерного проведения изъятия, точного учета и передачи ценностей. Имущество церквей должно было поступать в особый фонд на учет и обращаться исключительно на нужды голодающих. О всех ценностях и их расходовании ЦК Помголу следовало периодически публиковать сведения в печати 16. В ходе обсуждения декрета борьба между сторонниками разных подходов к проведению кампании велась по отдельным пунктам, еще делались попытки достичь компромисса. Об этом свидетельствует пункт постановления о возможности замены в исключительных случаях ценностей на равное по весу количество золота или серебра в других изделиях или слитках 17. Однако окончательный вариант декрета утратил принятый на заседании 16 февраля 1922 г. пункт. В нем речь шла о сдаче всех (!) драгоценных предметов. Вслед за этим церковь теряла еще одну важную позицию - декрет исключал участие духовенства в ходе изъятия. Предусматривалось лишь обязательное привлечение групп верующих, в пользовании которых находились церковные драгоценности 18. Таким образом, в принятом варианте декрет об изъятии церковных ценностей от 23 февраля 1922 г. практически отстранял церковь от участия в организации сдачи ценностей, запрещал замену драгоценных предметов имеющих "богослужебное употребление" равноценным количеством золота и серебра. Добровольный характер пожертвования церковного имущества был заменен на принудительный, насильственный - конфискацию. Вслед за декретом ВЦИК, ЦК Помголом и Наркомюстом разрабатывается инструкция о порядке изъятия церковных ценностей от 23 февраля 1922 г. (опубликована 28 февраля 1922 г.). Губернские Комиссии по изъятию церковных ценностей, образованные декретом, должны были запросить у всех местных Советов заверенные копии описей и договоров с группами верующих, в пользование которым переданы храмы. На основании этих описей устанавливалась очередность проведения изъятия, причем основная ставка делалась на наиболее богатые храмы, монастыри, синагоги и т.д., ценности которых подлежали вывозу в первую очередь, не дожидаясь поступления всех описей по губернии. После этого назначался день и час производства работ, вызывались 3-5 представителей из числа верующих со всеми документами и описями, обязательно старыми - до 1917 г. В уездах к работе Комиссий привлекались местные Исполкомы в лице представителей финотделов и помголов. Создание специального аппарата для проведения кампании изъятия не предусматривалось, а использовался аппарат Губкомов или Укомов, а также комиссий по сосредоточению ценностей, где таковые имелись 19. При составлении описи изымаемых предметов все изделия из золота, серебра и драгоценных камней точно описывались, упаковывались в соответствии с инструкцией от 23 января 1922 г., при этом в присутствии членов комиссии и представителей верующих отмечались в церковных описях и заносились в особый протокол, подписываемый ими. Если какой либо предмет не был обнаружен, составлялся особый протокол и передавался в следственные органы. Верующие имели право вносить в протокол свои замечания и возражения по поводу конфискации предметов, без которых отправление богослужения было невозможно, и их замене другими менее ценными. Все изъятое имущество пересылалось в Уездные или Губернские Финотделы для направления их в Гохран. Никакой реализации ценностей на местах производить не допускалось. Местные комиссии обязаны были один раз в месяц представлять в ЦК Помгол сведения об изъятых предметах и ежемесячные подробные отчеты для публикации в газетах. Губкомиссии обязывались ежемесячно публиковать перечни ценностей, взятых из местных храмов и монастырей 20. Позднее свое участие в кампании по изъятию церковных ценностей попыталась обозначить Рабоче-Крестьянская Инспекция. Нарком А.Д.Цурюпа издал циркуляр от 27 марта 1922 г., в котором определялся порядок участия органов РКИ в деле изъятия и вводился пункт о способе упаковки ценностей. Но Бюро Центральной Комиссии по изъятию церковных ценностей постановлением от 10 апреля 1922 г. предложило РКИ отменить циркуляр на основании того, что порядок изъятия определялся непосредственно ЦК РКП(б), где органы РКИ не указывались 21. ЦК РКП(б) пресекало какие-либо попытки вмешательства в кампанию по изъятию церковных ценностей кого бы то ни было, тем более ее контролировать. Вслед за выходом декрета разворачивалась мощная агитационная кампания. Директива ЦК РКП(б) во все Губкомы от 23 февраля 1922 г. определяла ее главную задачу: довести наметившееся движение значительной рабочей и крестьянской массы в поддержку изъятия до общенародного, "чтобы не было в первую очередь ни одной фабрики, ни одного завода не принявших решения по этому вопросу" 22. ЦК РКП(б) потребовал от руководителей голодающих губерний Поволжья срочно направить в Москву делегацию крестьян и рабочих, которые могли бы от имени голодающих выдвинуть требование о сдаче "излишних" ценностей 23. В тоже время в газетах продолжала нагнетаться обстановка, описывались ужасы голода. Пресса призвана была настроить общественное мнение против церкви, с очевидной целью представить ее чуть ли не ответчицей за страдания миллионов голодающих. Тем самым готовился двойной удар - не только конфисковать у церкви все собираемые и хранимые веками ценности, но и свалить на нее вину за голод, за неумение властей справиться с бедствием. Реакция патриарха Тихона на принятие декрета была очевидна. Еще 19 февраля 1922 г. в момент подготовки декрета патриарх Тихон обратился с воззванием, в котором предложил решение, обеспечивающее и сбор необходимых для голодающих средств и сохранение церковных предметов, необходимых для отправления культа, представляющих собой ценности общекультурного значения: сдавать драгоценностей "в объеме вещей, не имеющих богослужебного употребления" 24. Церковь издревле владела драгоценностями, используемыми в богослужебной практике. Из золота и серебра изготовлялись потиры - чаши для причащения православных, купели - сосуды для крещения, кресты. Общие потиры, предназначенные для причащения всех прихожан храма, и купели имели довольно внушительный вес. Наиболее чтимые иконы всегда бывали в золотых, серебряных или позолоченных ризах - металлических покрытиях, оставляющих видимым только лик святого и его руки. Ризы украшались жемчугом, алмазами, обработанными особым способом (так называемыми розами), сапфирами и другими драгоценными камнями. Дорогие оклады обрамляли предназначенные для богослужения евангелия и псалтыри. Серебро традиционно применялось для рак, в которых хранились святые мощи. Патриарх настаивал на сохранении за церковью таких драгоценных вещей, без которых невозможно было отправление культа. В тоже время церковь готова была идти навстречу требованиям властей и сдать ту часть драгоценностей, которая не предназначалась для богослужения. Это могли быть различного рода церковная утварь, украшения, подвески и т.п. Итак, патриарх Тихон допускал частичное изъятие, обозначал грань, до которой еще возможны были компромиссы, но за которую церковь уже не могла выходить, в противном случае нарушались церковные каноны. Такой вариант уступок со стороны церкви был одобрен ЦК Помгола. Однако в эти дни уже готовился типографский оттиск декрета и вопрос церковного золота был предрешен. А позиция патриарха, предусматривавшего возможность частичной сдачи церковного достояния для спасения голодающих, была использована против него. Разрешив публикацию послания патриарха Тихона от 19 февраля 1922 г., власти воспользовались этим, чтобы организовать на страницах правительственных газет резкие выпады против руководителей церкви, обвинив их в нежелании помочь голодающим. Действия властей вызвали крайнее недоумение патриарха Тихона, за которым не так уж трудно было рассмотреть понимание Святейшим подлинного трагизма ситуации. Отринув обиду, в письме к М.И.Калинину от 25 февраля 1922 г. патриарх призвал власть отказаться от столь неожиданного решения, чреватого непредсказуемыми последствиями 25. Но попытки Тихона предотвратить неизбежный конфликт был воспринят как стремление "черносотенного духовенства" защитить церковное добро. Тогда патриарх Тихон обнародовал свое послание от 28 февраля 1922 г., осудив декрет как "акт святотатства": "С точки зрения Церкви подобный акт является актом святотатства... Мы допустили, ввиду чрезвычайно тяжких обстоятельств, возможность пожертвования церковных предметов, не освященных и не имеющих богослужебного употребления. Мы призываем верующих чад Церкви и ныне к таковым пожертвованиям, лишь одного желая, чтобы эти пожертвования были откликом любящего сердца на нужды ближнего, лишь бы они действительно оказывали реальную помощь страждущим братьям нашим. Но мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается Ею как святотатство..." 26. Таким образом, декретом ВЦИК от 23 февраля 1922 г. власти не только отвергли все попытки церкви прийти на помощь голодающим, не только лишали ее материальной основы, но и обернули все против церкви. Ясно было, что определившаяся позиция властей не несла церкви мира. Решение принудительно взять ценности заключало в себе предпосылки к конфликту между верующими и государством. Патриарх понимал, что объявлялась война. Власть вполне соответствовала своей богоборческой сути. Позиция патриарха Тихона по отношению к декрету разделялась большинством православных верующих. В начале марта 1922 г. состоялось совещание московских благочинных во главе с архиепископом Крутицким Никандром (Феноменовым), на котором было заслушано и одобрено воззвание патриарха Тихона. Архиепископ Никандр предложил благочинным провести приходские советы, ознакомив их с воззванием патриарха и разъяснив недопустимость изъятия. Повсеместно приходские советы начали выносить решения, направленные против изъятия ценностей, миряне организовывались в дружины для охраны храмов. В решении вопроса о церковном золоте возможность компромиссного характера взаимоотношений большевистской власти и церкви была разрушена крутым отходом власти от сотрудничества с церковью в деле помощи голодающим, венцом чего явился декрет ВЦИК об изъятии церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих, от 23 февраля 1922 г. Борьба вокруг принятия декрета закончилась победой сторонников жесткой линии отношений с церковью и насильственного изъятия у нее ценностей. М.И.Калинин был оттеснен. Истинные цели декрета - борьба с церковью, были завуалированы, кампания конфискации ценностей изображалась как попытка помочь голодающим. Но поборник крайних решений Л.Д.Троцкий остался недоволен. Ему нужна была безраздельная власть над ситуацией, жесточайший контроль партийной верхушки над всеми задействованными в организации и проведении кампании органами. Позднее он обвинит Президиум ВЦИК в несогласованности с Политбюро ЦК РКП(б) и лично с ним окончательного текста декрета, в том, что декрет издан независимо от хода подготовки кампании, что ВЦИК сделано все, чтобы сорвать кампанию и оценит декрет как "холостой выстрел, предупредивший попов о необходимости подготовки к отпору" 27. И действительно, в архивах не обнаружено следов согласования декрета ВЦИК с Политбюро ЦК РКП(б). Л.Д.Троцкий жаждал более решительных мер. И в скором времени - с начала-середины марта 1922 г. - партия перешла к широкомасштабной кампании изъятия церковных ценностей и он получил возможность на деле реализовать свой замысел. Примечания 1. Кондрашин В.В. Голод в крестьянском менталитете// Менталитет и аграрное развитие России (ХIХ-ХХ вв.). Материалы международной конференции. М., 1996. С.115-118. 2. Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-Крестьянского правительства. М., 1921. N 55. Ст.342. С.445; N 70. Ст.562. С.680-681. ЦК Помгол был ликвидирован постановление Политбюро ЦК РКП(б) от 7 сентября 1922 г. - РЦХИДНИ. Ф.17. Оп.3. Д.311. 3. Акты Святейшего Тихона... С.178; Русская Православная Церковь в советское время (1917-1991). Материалы и документы по истории отношений между государством и Церковью / Сост.Г.Штриккер. Книга 1. М., 1995. С.146-147. 4. ГАРФ. Ф.1065. Оп.1. Д.16. Л.42-42об. 5. Там же. Л.41. 6. Там же. Л.46. 7. ЦА ФСБ. Д.Н-1780. Т.3. Л.137 об.,138 об. 8. ГАРФ. Ф.1235. Оп.44. Д.73. Л.48-49; Васильева О.Ю.,Кнышевский П.Н. Красные конкистадоры. М., 1994. С.157-158. 9. Алексеев В.А. Иллюзии и догмы: [Взаимоотношения Советского государства и религии]. М., 1991. С.196-197. 10. Васильева О.Ю., Кнышевский П.Н. Указ.соч. С.157. 11. Подробнее см.: Одинцов М.И.Государство и церковь в России. ХХ век. М., 1994. 12. РЦХИДНИ. Ф.5. Оп.2. Д.296. Л.1. 13. Собрание узаконений... 1922. N 19. Отд.1. Ст. 215. С.296-297. 14. Васильева О.Ю, Кнышевский П.Н. Указ.соч. С.161. 15. Собрание узаконений... 1922. N 19. Ст.217.С.297-298. 16. ГАРФ. Ф.1235. Оп.39. Д.86. Л.446. 17. Там же. 18. Собрание узаконений... 1922. N 19. Ст.217.С.297-298; Известия ВЦИК. 1922. 26 февраля. 19. ГАРФ. Ф.А-353. Оп.3. Д.730. Л.24; Ф.1235. Оп.140. Д.59. Л.7; Революция и церковь.М., 1922. N1-3. С.57-58. 20. Там же. 21. ГАРФ. Ф.1235. Оп.2. Д.45. Л.58. 22. РЦХИДНИ. Ф.5. Оп.2. Д.48. Л.77. 23. Там же. Л.76. 24. Акты Святейшего Тихона... С.187; АПРФ. Ф.3.Оп.1. Д.244. Л.30-31; ГАРФ. Ф.А-353. Оп.5. Д.254. Л.4. 25. ГАРФ. Ф.1235. Оп.97. Д.54а. Л.38-39. 26. Акты Святейшего Тихона... С.190. 27. РЦХИДНИ. Ф.5. Оп.2. Д.48. Л.19. http://history.machaon.ru/all/number_01/pervajmo/1/part2/decret/index.html

Похожие публикации